Старлиц подошел ближе. Машина была даже не металлической. Старлиц назвал бы этот материал полимерным углеродом или пенистым алюминием, дальше его фантазия не шла.

— Красота! — прошептал он.

— Подарок, — гордо молвил Озбей. — Подарок другу, депутату парламента Седату Северику. — Озбей оперся о сияющий бампер. — Иностранцы считают, что все турки ненавидят всех курдов. Ложь! Они не знают хороших, достойных курдов нашей страны, а я их знаю.

Они не бывают в Сенлиурфе, Газиантепе, Адане, где простые жители турецких гор стараются вести мирную жизнь, без политиков и коммунистов. Северик-бей — уважаемый старый горец. Я горжусь, что могу называть его своим другом. — Озбей ласково похлопал ладонью по капоту. — У него свои плантации, оливковые рощи, ковроткацкие мастерские, сотни собственных солдат… Он любит, чтобы в его владениях царил покой. Он любит все добротное, гостеприимство, лошадей, женщин, ему пригодится хорошая машина. Предатели и террористы его ненавидят. Курды-предатели тратят почти все свое время и энергию на убийство добропорядочных курдов. За дело нашего национального единства полегло много кузенов Северик-бея. Но этому бронированному «мерседесу» не страшен даже иракский танк.

— Старик умеет водить?

— Какая разница? Он раздавит любого, кто встанет у него на пути.

— Следует отдать тебе должное, Мехметкик: у тебя все получается отлично. И ты чрезвычайно щедр.

— Спасибо. Твой босс-японец с Гавайев на меня не жалуется?

— Его беспокоят мертвые девушки, а в остальном он от тебя в восторге.

— Я ценю его доброе отношение, — сказал Озбей. — И твое тоже, конечно. Почему бы тебе не переночевать во дворце? У нас намечена небольшая видеовечеринка с членами парламента от Партии верного пути и МНР, банкирами и их любовницами… Когда мы схватили Оджалана, по всему миру начались курдские бунты. Курдские предатели совершали самосожжение! — Озбей со сконфуженным видом развел руками. — Как ни странно это звучит, но когда охваченные огнем курды-террористы атаковали и захватили греческое посольство, то это, признаюсь, был один из самых великолепных моментов в моей жизни. Да что там, это один из величайших моментов всего двадцатого века! У меня записаны на видеопленке сообщения об этом всех каналов: Си-эн-эн, «Немецкой волны», бразильского «Глобо Ньюс». Нам никогда не надоедает их пересматривать. Мы показываем их дипломатам, политикам, тайной полиции, всему турецкому высшему обществу. Они всегда и у всех вызывают улыбку. Старлиц обдумал предложение. Оставить Зету ему было не с кем.

— Боюсь, не смогу. У меня другие планы.

— Потом мы поедем на свалку, стрелять по крысам из револьверов с жемчужными рукоятками.

— Увы, дружище, никак не могу. Мне очень жаль.

— Ты не хочешь приспосабливаться, — веско заключил Озбей. — Я не могу приспособить тебя к грядущему миру. Извини, Старлиц, но я больше не хочу тебя видеть. Это не нужно нам обоим. Пока я не понимал свою собственную реальность, то мог терпеть соседство с тобой. А теперь не могу. От тебя пахнет обреченностью.

— А как же группа?

— Я нарушаю твое первое правило. Они полезны мне, они важны. После Y2K их важность только возрастет. Я превращаю их в свое оружие.

— Если ты нарушишь первое правило, дружище, то в Y2K тебе не жить.