Изменить размер шрифта - +

Книга! Мысль о ней снова вызвала глубокую жалость к Кэпу, точно у Брейда не было собственных тревог. Энсон преуспел в жизни, он достиг почестей и славы, но… прожил слишком долго. Дни его подлинного величия, когда он властной рукой правил всей органической химией, когда его неодобрительный отзыв мог подавить в зародыше любую гипотезу, когда его докладам на съездах благоговейно внимали толпы людей, кончились двадцать лет тому назад.

Когда Брейд, его ученик, защищал свою диссертацию, Энсон был уже ветераном, старейшиной и органическая химия начала его обгонять.

Занималась заря новых дней. В химическую лабораторию пришла электроника; теперь Брейд со стыдом признавался себе, что когда-то он боролся против нее, но так оно и было. Химия стала инструментальной, математизированной, включала в себя механизм реакции и кинетику. Прежняя химия, основанная на интуитивном познании, химия-искусство, ушла в прошлое.

Ей оставался верен только Энсон, и химики говорили о нем, как о великом, но давно почившем ученом, хотя во время международных съездов химиков в коридорах отелей все еще изредка встречалась маленькая фигурка, и в ней узнавали нынешнего Энсона. И вот Энсон, теперь заслуженный профессор в отставке, взялся за свой грандиозный труд, задуманный еще до выхода на покой. Он сел писать исчерпывающую историю органической химии, подробное повествование о той поре, когда гиганты превращали воздух, воду и уголь в вещества, каких не бывало в природе.

«Но разве это не просто бегство, — подумал Брейд, — разве это не категорический, бесповоротный уход от действительности, от методов современной физической химии к его, Энсона, любимым реакциям, к минувшей эре его владычества?»

Брейд спохватился, когда Энсон уже подходил к дверям.

— Да, кстати, Кэп…

Энсон обернулся:

— Да?

— Со следующей недели я начну курс лекций по технике безопасности в лаборатории и буду чрезвычайно признателен, если у вас найдется время прочесть одну-две лекции. А в конце концов, Кэп, ни у кого здесь нет такого опыта лабораторной работы, как у вас.

Энсон нахмурился.

— Техника безопасности в лаборатории? А, да… ваш молодой человек, этот Нейфилд. Он погиб.

Брейд подумал: «Значит, он все-таки знает».

— Да. Мы решили провести лекции отчасти и по этой причине.

Но лицо Энсона вдруг неузнаваемо исказилось от ярости, он высоко занес трость и так грохнул ею, что удар прозвучал как пистолетный выстрел.

— Ваш ученик умер, и его убили вы, Брейд. Вы!

 

6

 

Ошеломленный резким ударом трости по столу, а более всего — чудовищным смыслом слов Энсона, Брейд замер на месте. Рука Брейда безотчетно потянулась назад и стала нашаривать спинку стула, как будто самое главное для Брейда сейчас было найти точку опоры.

Энсон сказал уже более спокойно:

— Брейд, вы не можете отрицать свою ответственность.

— Кэп, я… я…

— Вы его научный руководитель. Вы несли ответственность за все его действия в лаборатории. Вам следовало знать, что это был за человек. Вы обязаны были вникать в каждый его поступок, в каждую мысль. Вы должны были либо вправить ему мозги, либо выставить его, как сделал Ранке.

— Вы имеете в виду моральную ответственность? — От облегчения Брейд даже ослаб, как будто моральная ответственность за смерть юноши ничего не значила. Он отыскал позади себя стул и сел. — Ну, Кэп, не может же преподаватель отвечать за все поступки своих учеников, есть какой-то предел.

— Не вам говорить о пределе. И я обвиняю не только вас. Это пример современного отношения к делу. Научная работа превратилась в игру. Ученая степень стала просто утешительным призом за пару лет отсидки в лаборатории, а профессора проводят время у себя в кабинетах, сочиняя прошения о субсидиях.

Быстрый переход