Изменить размер шрифта - +
Если они вынуждены будут признать самоубийство, они его признают, но не оставят ни у кого сомнений, что виной всему неспособность Брейда руководить аспирантами. И наконец (Брейд понимал это с холодной уверенностью), если всплывет вопрос об убийстве, — то подозревать будут только одного человека. Им выгодно, чтобы этот человек погиб за честь университета. Но если они воображают, будто он, не сказав ни слова, стоически подставит грудь под нож, они ошибаются.

— Вы так уверены, что Ральф покончил собой, профессор Ранке, — сказал он, — что невольно напрашивается мысль, не мучит ли вас сознание собственной вины?

— Вины? — переспросил Ранке надменно.

— Вот именно. Вы исключили его из своей группы. Из-за вас ему пришлось работать с руководителем, которого вы сами считаете неполноценным. Вы еще до начала опытов ясно дали ему понять, что не одобряете его теории (Брейд возвысил голос, чтобы заглушить попытку Ранке возразить ему, не заботясь о том, что вся комната прислушивается к его словам) и что не переносите его самого. Может быть, Ральф предвидел, что на предварительном обсуждении вы сотрете в порошок и его, и его работу, невзирая на ее ценность. Может быть, в минуту отчаяния он не смог вынести мысль о том, что ему придется противостоять мстительному, мелочному тирану с тяжелой формой уязвленного самолюбия?

Ранке с побледневшим лицом пробормотал что-то нечленораздельное.

— По-моему, лучше оставить это дело полиции, — сказал Фостер.

Но Брейд еще не кончил, он обрушился на Фостера:

— А может быть, его доканала тройка, которую ты поставил ему за химию синтетических соединений?

— О чем ты говоришь? — вдруг взволновался Фостер. — Я поставил ему то, что он заслужил.

— Разве он заслужил тройку? Я видел его заключительную экзаменационную работу, она написана не на «три»! Я сам химик-органик, в этом вы мне, надеюсь, не откажете, так что уж позволь мне судить о качестве экзаменационной работы по органической химии.

— Но ведь дело не в заключительной работе, — возмутился Фостер. — Сюда входят и лабораторные задания, и его поведение на занятиях…

— Очень жаль, что тебе никто не ставит отметки за поведение на занятиях, — прервал его Брейд со злостью, — что терпят твои забавы, когда ты дразнишь студентов, которые не могут тебе ответить. В один прекрасный день кто-нибудь из них встретит тебя в темном переулке и рассчитается за все. Давно пора!

Появилась встревоженная миссис Литлби и объявила подчеркнуто мягким голосом:

— Не пора ли ужинать? Пожалуйста, прошу…

Ранке и Фостер отошли. Входя в столовую, Брейд почувствовал, что двигается словно в вакууме. Тут к нему быстро подошла Дорис.

— Что случилось? — шепотом спросила она, задыхаясь. — С чего все началось?

— Потом, Дорис, — проговорил Брейд сквозь сжатые зубы. — Я рад, что это случилось.

Он действительно был рад. Раз он потерял работу, ему нечего больше терять, и он почувствовал удивительную свободу, удивительное облегчение. Сколько бы он ни пробыл еще в университете, ни фостеры, ни ранке, ни вся эта шайка тщательных карьеристов не смогут больше третировать его — пусть знают, что он тоже способен кусаться.

Желание бросить им всем в лицо вызов не проходило. Во время ужина его избегали. Он был предоставлен самому себе. Тогда он разыскал Литлби.

— Профессор Литлби!

— А, Брейд! — Заученная улыбка главы факультета казалась натянутой.

— Я хотел бы предложить, сэр, чтобы за лекции по безопасности несла ответственность администрация — ведь за безопасность и должен отвечать факультет.

Быстрый переход