Фрэнсис Брет Гарт. Дурак из Пятиречья
Он жил один. Я не думаю, чтобы эта склонность возникла у него потому, что он хотел как-то скрыть свою глупость от остальных обитателей лагеря; вряд ли можно также считать, что соединенная мудрость всех жителей Пятиречья принудила его уйти в изгнание. Мне сдается, что он жил одиноко по внутреннему стихийному влечению, которое вспыхнуло в нем задолго до того, как жители лагеря начали развлекаться критическими замечаниями по поводу его умственных способностей. Он был очень угрюм и замкнут и, хотя с виду казался крепким, постоянно жаловался на слабое здоровье. Одна из гипотез по поводу его уединенной жизни и заключалась именно в том, что так ему было гораздо удобнее принимать различные лекарства, которые он обычно поглощал в больших количествах. Его глупость впервые заблистала в Пятиречье через окошки почтового отделения. В течение долгого времени он был единственным человеком в лагере, который писал домой письма с каждой почтой, и его послания были всегда адресованы одному и тому же лицу, и притом женщине. А с большинством корреспонденции в Пятиречье дело обстояло как раз наоборот: получалось много писем, большинство из которых было написано женским почерком, но ответов посылалось лишь очень немного. Мужчины получали эти письма с полнейшим равнодушием или как нечто само собой разумеющееся; они распечатывали и прочитывали их тут же, на почте, с едва сдерживаемой надменной улыбкой, а часто пробегали с нескрываемым нетерпением. Некоторые письма начинались словами: «Дорогой муж!», а за некоторыми никто так и не являлся. Но тот совершенно неприличный факт, что единственный человек в Пятиречье, постоянно писавший письма, никогда не получал на них ни одного ответа, наконец стал широко известен всему лагерю. Поэтому, когда на имя Дурака, настоящее имя которого вполне благопристойно звучало Сайрус Хокинс, был получен большой конверт со штампом «Адресат выбыл», в лагере царило поистине лихорадочное возбуждение. Не знаю, как выплыла на свет эта тайна, но в конце концов весь лагерь узнал, что в конверте были возвращены письма самого Хокинса. Это было первым доказательством его слабоумия, — ведь человек, который много раз пишет женщине и не получает от нее ответа, настоящий дурак. Я думаю, Хокинс догадался, что его глупость известна всему лагерю, но он искал забвения в симптомах простуды и лихорадки, которые он немедленно у себя обнаружил и ликвидировал с помощью трех флаконов некоего индейского снадобья и двух коробочек пилюль. Так или иначе, в конце недели, подкрепив себя лекарствами, он снова взялся за перо, охваченный неукротимой эпистолярной манией. Но теперь на его письмах появился новый адрес. В те времена на золотых приисках господствовало убеждение, что фортуна особенно благоволит к дуракам и неучам. Поэтому, когда Хокинс наткнулся на золотоносную жилу недалеко от своей уединенной хижины на склоне холма, никто даже особенно не удивился. «Он все ухлопает на разработку следующей жилы!» — таково было общее мнение тех, кто знал, как обычно владельцы «денег, свалившихся с неба», распоряжаются своим капиталом. Однако, ко всеобщему удивлению, Хокинс, выручив около восьми тысяч долларов и истощив золотоносную жилу, не очень-то стремился найти другую. Весь лагерь терпеливо ждал, желая узнать, как он распорядится своими деньгами. Однако я думаю, что только с величайшим трудом негодование обитателей лагеря удалось удержать в границах и не дать ему перейти в открытую агрессию против личности, когда стало известно, что он отослал чек на восемь тысяч долларов на имя «этой женщины». Более того, в конце концов пошел слух, что этот чек был ему возвращен так же, как и письма, и что ему стыдно получать деньги обратно на почте. «Неплохо было бы провернуть такую финансовую операцию: поехать на Восток, дать какой-нибудь бойкой девчонке сотню долларов, чтобы она разоделась в пух и прах и выдала себя за эту ведьму, а потом заполучить эти восемь тысяч», — предложил некий дальновидный финансист. |
