Что теперь я наконец стану таким же, как все остальные: буду отдельной личностью, не зависимой от общества и
других людей.
Думаю, что это чувство было порождено нараставшим отвращением к району, где я жил. Социально достойные черные и белые, заработав достаточно
денег, продвигались по экономической шкале, и для них оставаться в этом районе становилось невозможным. А когда они съезжали, их места занимали
не столь приспособленные. Вновь прибывшие черные и белые были обречены остаться там навечно. Алкоголики, любители-сводники, мелкие воришки и
прочие криминогенные элементы.
Перед этим вторжением полиция совершила стратегическое отступление. Вновь прибывшие дети были менее воспитанными и начали все крушить.
Перестали работать лифты; окна в парадных были разбиты и больше не заменялись. Когда я возвращался с работы домой, на площадках стояли пустые
бутылки из-под виски, а на скамейках перед домами сидели пьяные. Появлялись буйные компании, за которыми гонялись регулярные городские части.
Валли стала встречать детей, возвращавшихся домой из школы, на автобусной остановке. Однажды она даже спросила меня, не переехать ли нам к ее
отцу, пока не достроят наш собственный дом. Это произошло после того, как одну десятилетнюю негритянку изнасиловали и сбросили с крыши дома.
Я сказал: нет, продержимся. Останемся. Я знал, о чем думала Валли и что она стыдилась сказать вслух. Она боялась негров. Так как она была
воспитана и образована в либеральном духе, с верой в равенство, то не могла признать, что боится всех окружающих ее негров.
У меня была другая точка зрения. Я считал себя реалистом, а не фанатиком. Муниципальные кварталы города Нью-Йорка превращались в черные
трущобы, появлялись новые гетто, где негры изолировались от белого сообщества. Эти кварталы по существу использовались как санитарный кордон.
Маленькие Гарлемы, припудренные городским либерализмом. Экономические отбросы белого рабочего класса также там оседали: Те, кто был слишком мало
образован, чтобы заработать на жизнь, слишком плохо приспособлен, чтобы нормально содержать семью. Те же, у кого были хоть какие-то сбережения,
спасали свои жизни в пригородах, частных домах или арендуемых городских квартирах. Но баланс сил еще не изменился. Белые еще численно
превосходили черных в соотношении два к одному. Социально ориентированные белые и черные семьи еще составляли хрупкое большинство. Я полагал,
что оставаться в нашем квартале будет относительно безопасно на протяжении, по крайней мере, еще двенадцати месяцев, которые мы должны были там
прожить. Остальное меня не заботило. Думаю, что я презирал всех этих людей. Они были подобны животным, не обладающим свободной волей,
удовлетворялись существованием со дня на день с попойками и наркотиками, и совокуплялись просто чтобы убить время. Район превращался в еще один
сиротский приют. Но как же тогда получилось так, что я все еще там жил? Что же я такое?
На нашем этаже проживала негритянка с четырьмя детьми. Она была плотно сложена, выглядела довольно сексуально и всегда была в хорошем
настроении и в приподнятом состоянии духа. Муж ушел от нее еще до того, как она переехала в наш дом, и я никогда его не видел. На протяжении дня
она была образцовой матерью: дети были всегда чистенькие, она всегда провожала их в школу и встречала на автобусной остановке. Но к вечеру мать
преображалась. После ужина мы встречали ее разряженную, отправлявшуюся на свидание, а дети оставались дома одни. Старшей дочке было только
десять лет. |