Потом еще несколько «кровей» на сахар было. У других — норма. Так что не знаю… Может, инсулин ей передозировали?
— Все может быть. Ладно, Переходько разберется. А вообще, я слышала, у Бобровниковой в семье несчастье.
— Какое?
— Внучку посадили.
— За что?
— Не знаю. Муж ее…
— Академик-то? Высокий такой, симпатичный? Он ведь, кажется, тоже в стационаре у вас?
— Ну да, они в одной палате. Так он вчера домой уходил зачем-то. И, видимо, получил известие. Потому что, когда вернулся, они заперлись в палате. А потом она очень плакала. Мне Танька утром смену сдавала, рассказывала.
— А, вот оно что… Так и на нервной почве сахар тоже может упасть. Муж сейчас с ней?
— Ушел опять. Еще утром. Сказал, что ему нужно с юристом встретиться. До сих пор не возвращался.
— Понятно. Значит, наверное, действительно что-то у них случилось.
— Жаль стариков. Детей потеряли…
— Ну да…
Наташа знала, что дочь и сын Бобровниковых погибли в автокатастрофе. Об этом говорилось на одной из конференций.
— Внучка единственная?
— Вроде да.
— Жалко…
В кармане Катерины зазвонил мобильный.
— Алло? Что? Бегу!!
Она швырнула окурок, бросилась к двери в клинику.
— Что случилось? — вслед приятельнице крикнула Наташа.
— Бобровниковой худо совсем… — на ходу крикнула та.
…Зоя Михайловна Бобровникова умерла. В клинику был вызван медицинский директор. Стрельцов довольно долго беседовал с доктором Переходько наедине. Затем персонал хлопотал вокруг академика Бобровникова, который, вернувшись в клинику, не застал супругу в живых.
Старику стало плохо, потребовалась интенсивная терапия. Наташу закидали пробирками с кровью, она носилась по лаборатории от одного аппарата к другому. В конце концов старика откачали, у постели был организован сестринский пост в виде Екатерины, которая так же не имела возможности хоть на секунду покинуть палату.
Тем временем скопились стекла с мазками, Наташа засела у микроскопа. Потом все результаты нужно было вбить в компьютер. За весь день она не съела ни крошки, даже в туалет было не выйти. Главное — ее ужасно расстроила смерть Бобровниковой. Но обсудить обстоятельства кончины старушки было не с кем.
Наташа возвращалась домой около полуночи, выжатая как лимон. Она качалась на сиденье в вагоне метро, проваливаясь в сон, вздрагивая на остановках, снова засыпая на перегонах. Кто-то осторожно тронул ее за рукав.
Вскрикнув, она открыла глаза. Над нею нависал какой-то смутно знакомый усатый мужчина.
— Это судьба! — весело воскликнул он.
Мужчина был явно навеселе. Наташа узнала наконец автобусного защитника пенсионеров. Того самого, которому она задолжала жетон. Господи, это было всего лишь сегодня утром, а кажется, минимум неделю назад…
— Вы из гостей? Я — да!
Мужчина плюхнулся рядом, обдав ее запахом коньяка. Эх, вот чего ей сейчас так не хватало: рюмки хорошего коньяка.
— Нет, я с работы, — еле вымолвила она.
— Как? Вся страна отдыхает, а вы работаете?
Наташа молча кивнула, полезла в карман, вытащила жетон, протянула мужчине.
— Спасибо, вы меня очень выручили.
— Ну… Это не к спеху. Вообще-то я надеялся, что возврат жетона пройдет отдельным мероприятием. А так неинтересно! Не, я не возьму. — Он решительно отвел ее руку.
Она устало пожала плечами, опустила руку в карман.
— Что с вами? — вглядевшись в ее лицо, посерьезнел мужчина. |