Твоя боль однообразна и тяжела. Ты переживаешь утрату и чего-то ждешь.

Я сочувствую, я понимаю...

Нет! Тысячу раз нет! Не верь мне, друг. Я не понимаю. Я слышу, вижу, шэ не понимаю. Для того чтобы понять тебя, я должен стать тобой, но между нами природа испокон веков прорыла ров. Никто еще не перешагнул через него.

Поэтому твоя боль - это еще не моя боль. Да, я слышу крик, идущий изо рта, но могу лишь догадываться о том, что ты переживаешь.

Твоя боль в сердце, в мышцах, в каждом твоем вдохе и выдохе.

Но ко мне она сначала приходит в мозг. Прежде всего в мозг. Она приходит ко мне со словами и красками, звуками твоего голоса и запахами.

Я взволнован, я потрясен. Но что стоит мое волнение по сравнению с твоей болью!

Да, твоя боль - это не моя боль и ею никогда не станет".

Сергей пригласил Карабичева к себе домой. Увидев груду чемоданов, узлов и ящиков в его комнате, Карабичев с интересом узнал о намерении друзей провести отпуск на биостанции Хокай-Рох. Он внимательно выслушал рассказ Сергея о биотозе и дал несколько полезных советов. "Нужно предусмотреть все", - сказал он и минут за десять составил длинный список предметов, необходимых на всякий случай. Он раскритиковал приборы и оборудование, выбранное Эриком, и бытовую утварь, приобретенную Сергеем. То, что предлагал Карабичев, было компактнее и дешевле. За один вечер Сергей сделал с ним больше, чем за неделю с Эриком. "Я к вам туда еще заеду, посмотрю, как вы двигаете свое изобретение", - сказал Карабичев. Сергей почувствовал, что Карабичеву нравится их затея. На какоето время он, очевидно, отвлекся от своего горя...

- Пойдем, - сказал Эрик, - нужно разобраться с вещами.

Сергей встал, потянулся и бросил прощальный взгляд на карьер. Солнце начало спускаться к горизонту, и внизу стало темно и мрачно. В густых тенях котлована растворялись зеленые барашки орешника, исчез ручей. Сергей зашагал к дому вслед за Эриком.

До позднего вечера они разбивали ящики, вынимали аппараты, расставляли мебель и оборудование. Больше всего хлопот доставил алюминиевый домик, рекомендованный Карабичевым. Он был некомплектный, и Эрик долго сопел и поправлял очки, пока разобрался в его деталях. Наконец поздним вечером все было готово. В помещении биостанции негде было пройти: на-полу валялись обрывки упаковочной бумаги, веревки, проволока, гвозди. Во дворе громоздилась искалеченная тара. На траве стоял новенький алюминиевый домик, где помещался гамма-облучатель. Приборы были установлены и подготовлены к работе.

- Хлам уберем утром, - махнул рукой Сергей, и друзья, словно по команде, рухнули на свои пластмассовые ложа.

На другой день свежий, выспавшийся Эрик с румяными заспалинами на лице оценивал обстановку:

- Итак, мы хотим получать этот полимер в значительных количествах. Как это сделать? Прежде всего мы должны помнить об особенностях биотозы, установленных нами раньше. Она растет в присутствии больших скоплений людей... Почему? Отчего? Может быть, действовала повышенная концентрация углекислоты? Но это не подтвердилось... Мы выращивали нашу биотозу в кинотеатрах, в метро, в залах заседаний и на танцплощадках...

- Что было связано с некоторыми трудностями, - заметил полуголый Сергей, лежавший на сырой и теплой от солнца траве. - Помнишь, как лопнул ящик с биотозой во время выступления этой знаменитости - Марицио Колли? Хлопок был такой, словно взорвалась бомба. Бедный певец побледнел и пустил первого в своей жизни петуха. Нас чуть не арестовали...

- Да, - сказал Эрик, потрогав очки, - нo не отвлекайся, пожалуйста. Мы с тобой заметили, что, достигнув определенного размера, биотоза начинает расти сама. Очень медленно. Очень-очень медленно. Но все же растет. И в этой стадии для нее важны воздух, свет, простор. Я думаю, надо поместить полученные образцы биотозы на поверхности ручья, закрепив их сетками.