- Он умный.

- О!

- Красивый.

- Да?

- Дельный. Он изобрел модулятор "ХЗ".

- Скажите!

Все зайцы целы и разбежались. Что это за модулятор, никогда не слышал. Надо бы узнать...

- А вас зовут Серьежа, да?

- Ермолов же знакомил нас!

- Оо, я никогда не слышу, когда меня знакомят. Если я очень много смотрю, то я уже не могу слушать. Я тогда теряюсь.

- Вот как. Значит, я произвел на вас ошеломляющее впечатление?

- Ошеломеля... Оо, ньет, ньет! - Смех вновь звучит, словно кто-то швыряет пригоршни монет в хрустальную вазу.

- А какое же?

- Смешное. Ви смешной!

Боже мой, как она смеется! Просто мороз подирает по коже.

- Неужели я похож на клоуна?

- Разве только клоуны смешные? Очень, очень серьезный человек тоже бывает немножко смешной.

- Значит, я был чересчур серьезен?

- Ага, - и снова смеется. Какая несносная девчонка!

Бульвар кончился, и мы выходим на площадь, где суетятся люди и машины.

- Смотрите, роботы возвращаются с работы, - говорю я, показывая на темную массу, двигающуюся посредине уличного потока.

- Да, да. Мне их всегда почему-то жалко.

- Отчего же?

- Знаете, я вижу их утром, как они рано-рано разъезжаются по своим местам. Они такие покорные, молчаливые и... беспомощные. И смешные. Какие-то у них крючочки, щупальца, усики. Все у них крутится, двигается, они все время что-то делают. Часто невпопад. У нас в доме робот-лифтер. Такой смешной! А из окна я часто вижу робота-регулировщика. Он тоже очень смешной. И очень вежливый,

- Вы любите, когда смешно?

- Нет, не смешно, а умильно.

- Умилительно?

- Да. Я люблю детей, они умильтительные.

- А у вас дети есть?

Ружена смеется. Значит, нет.

- Мне сюда, - говорит она.

Я делаю прощальный жест рукой, и мы расстаемся. Потом, стараясь быть незамеченным, я наблюдаю, как она бежит к распахнутой двери автолета и скрывается за ней, не обернувшись.

В уличном видеофоне изображение, как водится, не работало, и я долго не мог созвониться с Эриком. Наконец я услышал его голос:

- Ты, Сергей?

- Да. Слушай, Эри, я устроился к телепатам. кончилась моя неприкаянность. Кое-какие опыты мы сможем поставить у них.

- Чудесно, Серега, чудесно! У меня пока все то же.

- Понятно.

Мы попрощались.

Домой идти не хотелось. Там был отец в единственном числе, и он мог испортить настроение на целый вечер. Может, податься в читалку? Голова болит... Решил поехать к Лоле.

Домой я возвратился поздно. Отец еще не спал, он сидел в своей комнате, курил и смотрел в открытое окно добрыми мечтательными глазами пьяного великана. Я никогда не видел своей матери, она умерла давно. Меня воспитывал или, вернее, почти не воспитывал мой отец...

- Где ты был?

- У Лолы.

- А... - Клубы дыма вырываются из волосатой пасти и пропадают в гофрированных стенках. - Как у них?

- Катятся вниз. Становятся неприкрытыми автообывателями и телемещанами. Противно смотреть...

- Сын мой...

Сейчас последует проповедь. Сославшись на усталость, я спасаюсь в свою комнату.

Я лежу в постели и не могу уснуть. На стенке напротив фото Лолы в три четверти, по нему скользят отсветы уличных огней. Почему-то вдруг вспоминается голосок-колокольчик Ружены:

"Серьежа..."

На другой день у меня было три важных события. Я рассматривал кривые биотоков, записанных на новейшем улавливателе, когда ко мне подошел Карабичев и сказал:

- Послушай, Арефьев, брось ты свои кривульки.

- Можно, а в чем дело?

- Сейчас идет интереснейший доклад одного нашего сотрудника. Революционные идеи. Новые перспективы. Вернее, закрытие всяких перспектив в телепатии. Сходи послушай.