Стоит ли говорить, что он не смог подняться? Даже когда царь приказал. А что значит пинок, когда и так все тело — одна сплошная боль?
Наконец, после третьего пинка или больше — Щену уже было все равно, царь соизволил подойти к своему псу и удостовериться в серьезности повреждений. Видимо, картина его не обрадовала, так как он велел одному из карателей:
— Позови Эрна.
Эрн… имя пробилось сквозь пелену боли, и Щен узнал его. Царский целитель. Ему приходилось с ним сталкиваться раньше, но очень ненадолго. Парень даже не помнил, как тот выглядит. Дело в том, что врачеватель постоянно был закутан в длиннополую одежду с капюшоном, скрывающим почти все лицо, но не из-за таинственности, а словно не желая видеть творящееся в этом мире.
Боль поглощала все существо Щена, но он все еще находился на грани сознания, поэтому услышал тихий, вкрадчивый голос над собой:
— У него очень серьезные повреждения.
— Поэтому и позвали тебя, — рыкнул царь. — Вылечи его.
— Можно было выбрать для наказания что-то более щадящее. Твои вояки, царь, ему ребра переломали, — невозмутимо ответил Эрн.
— Мои методы — не твоя забота. Не забывай свое место, — холодно проговорил царь. Но, как ни странно, ярости не было. Любой другой его подданный жестоко поплатился бы за такие слова.
— Однажды ты можешь его просто убить, и все будет зря.
— Ты вылечишь его?
— Да, но это займет время. Ему придется остаться у меня на несколько дней.
— Делай, что хочешь, но он должен быть здоров!
— Хорошо, мой царь, — склонился в поклоне целитель, но особого почтения в голосе не было.
Чуть позже Щен почувствовал, что кто-то берет его на руки. Не рывком, как обычно, чтобы в следующий миг перекинуть через седло или оттащить, а осторожно, почти нежно. Это было так… странно. Он уже и забыл, что так бывает. А потом милосердное сознание покинуло мальчика.
* * *
Больно, как больно! Стоит лишь пошевелиться, как боль кипятком разливается по телу. Тупая, ноющая. Щен с трудом открыл опухшие глаза и увидел над собой низкий сводчатый потолок. Парень попытался повернуть голову, но тут его лба коснулась ладонь. Удивительно тонкая и прохладная. На краткий миг, пока сознание не вернулось полностью, Щен успел подумать, что, может быть, это мать, о которой остались лишь смутные воспоминания. Иллюзию разрушил вкрадчивый, но, несомненно, мужской голос:
— Очнулся?
Парень испуганно вздрогнул и попытался вскочить, так как обычно за окликом следовало наказание за медлительность, но со стоном вынужден был рухнуть обратно. Утихшая почти боль полыхнула с новой силой.
— Ш-ш, осторожнее, мальчик. Тебе сейчас лучше лежать и не двигаться.
Целитель снова склонился над ним, и лба коснулась влажная прохладная ткань. Это заставило понять, что в горле все пересохло от жажды. Просьба почти сорвалась с губ, но Эрн упредил ее, поднося к разбитым губам кружку с водой и помогая сделать несколько глотков, приговаривая:
— Правильно, пей. Тебе нужно пить. А вот от еды лучше воздержаться.
Какая еда! Если при одной мысли о ней Щена сразу же мутило.
— И даже не пытайся встать. У тебя сломано три ребра. Будешь дергаться — можешь умереть, — как-то устало объяснил целитель, изучая лицо подопечного, покрытое синяками и ссадинами. Тот лишь отвернулся, пробормотав:
— Какая разница!
— Это ты сейчас так говоришь, — ответил врачеватель, снова смачивая ткань.
Водрузив ее обратно на лоб парня, Эрн отошел к столу в глубине комнаты, который был заставлен всевозможными емкостями от фиалов до котелков, а сверху свисали пучки трав. |