|
Холст упал к подножию картины. В широкой и глубокой раме с зеркалами была заключена не то икона, не то вывеска, нечто вычурное, примитивное, черно серое, бело кружевное, местами слегка позолоченное. В центре – Натали, застывшая, присноблаженная… А вокруг нее почти все присутствующие в зале. Музыка, начавшаяся звоном колоколов, ширилась, и картина пришла в движение. Дружное «ах!» проплыло по залу. Когда все налюбовались картиной, вблизи и издали, доктор выключил механизм, потушил прожекторы и зажег в зале обычный электрический свет. Гости поднялись из за стола, пили ликеры и кофе, теснясь у маленького столика или сидя в низеньких креслах, и говорили только о картине, об этом необычайном творении… Иконография во всей ее первозданной чистоте! Нельзя себе представить, чтобы скептик, чтобы человек, ни во что не верящий, мог создать такую прекрасную картину. Наивность, соединенная с верой… Еще точнее: великое умение и мастерство, соединенные с верой, ведь самое худшее – это половинчатость, посредственность, мещанин, утративший сердечную простоту, но не достигший мудрости… И если такой человек владеет лишь голой техникой, но не мастерством, тогда получается сплошная посредственность «произведений искусства». Странно, я бы сказал, даже как то тревожно это пристрастие ребенка к черным тонам… Складки, образуемые десятком тоненьких черных линий на белом одеянии Лебрена, преподносящего в дар Натали берцовую кость, которая то ломается, то срастается… И доктор Вакье, весь в черном, складки на его одеянии обозначены тоненькими белыми линиями, а на плече, там, где у шарманщиков обычно сидит обезьянка, у него – паяц, которого он дергает за нитки. А вы заметили, что все фигуры облачены в одеяния, а не просто в пиджаки и платья? Верно, но Миньона изображена в платье… Но главное в ней тело, грудь! Во всей их святой невинности… А взаимосвязь между фигурами, тянущимися к Натали, их дары и эта явная нужда в ее помощи. А жест Натали – приидите ко мне! Не нахожу… По моему, она просто раскинула свои руки, свои крылья и не движется. Только она одна не движется… Белые кружева на ее шали похожи на оперенье голубки. Вырисованы во всех подробностях… Ручная работа! Вот мы восхищаемся кибернетическими машинами, а когда говорим о совершенстве, не находим иного определения, кроме «ручная работа»!… Н да… Бесспорно одно – все это излучает какую то магическую силу… Кристо решил создать автомат, который делает что то ради чего то. Таково единственное средство оправдать эту ничем не оправдываемую повторяемость. Кроме простого движения, передразнивающего человека, есть то, что выражено этим движением… Картина Кристо – это акт веры, любви… Забравшись к отцу на колени, Кристо слушал, растерянный, потерянный. Марсель сиял, единственное, на что он сейчас был способен, это сиять. Казалось, они никогда не кончат говорить о картине… Какая находка – эти кружева Натали, они сливаются с синевой вод первого плана и образуют на каждой волне маленькие белые гребешки… А эти головы алжирцев, посаженные тесно тесно? Виден каждый завиток, беленькая закругленная спиралью черта, тоненькая, тоненькая… Лица… да, лица… они похожи друг на друга, и у всех глаза продолговатые, как зазор на ножницах… Именно глаза, как зазор на ножницах, обведенный темными кругами, а зрачок круглый, черная точка на белом фоне. Но Натали сразу можно узнать. Какая смелость посадить ее анфас, в таком вот ракурсе, а посмотрите на колесики в черепе Луиджи! Только у ребенка может быть такое конкретное воображение… Невольно задаешь себе вопрос, что с тобой станется, если ты не шевелясь будешь сидеть перед этой картиной и глядеть на нее долго долго… Передумаешь тысячу мыслей, тысячи прекрасных мыслей. |
