Стр. 221, абз. 3: Черный Стив

Мой старший брат Билл, который учился в школе на год раньше моей сестры Бет, не помнит, чтобы Стива называли Черным Стивом. Я слышал эту историю от Бет; она часто рассказывала ее и мне, и друзьям, и знакомым, и, по своему обыкновению, совершенно посторонним людям. То, что об этом прозвище не знал Билл, означает одно: вопреки тому, что я написал, Стив не был известен под именем «Черный Стив» всей школе, скорее он был известен под этим именем небольшой части школы, в которую входила и моя сестра.

Стр. 242, абз. 4: Решетка

Все это потому, что нам искренне хочется, чтобы люди объединялись. Для меня, как, полагаю, и для других членов компании, важен был в первую очередь наш союз. Сфера деятельности, если она вообще нужна, должна была появиться потом. Сначала — тепло других людей, исходящее от них электричество, и лишь потом — направление, в котором эта энергия направлена. Разумно звучит? И вот еще мысль: настоящая общность не может быть политической.

Стр. 258, абз. 2: О том, что мне никогда не снились родители

14 января 1999 года приснились. Я лежал на диване и без всяких на то оснований стал дремать, оттягивая момент, когда надо будет заниматься делами. Мне приснился сон, а позже, где-то через семь часов, в 5.30 утра, записывая его, я чуть не свихнулся. И не только из-за сна. Господи, ведь 14 января — это день смерти матери. А хуже всего — когда я писал о сне, из динамиков звучала какая-то неизвестная мне песня с совершенно невоспроизводимыми, леденящими душу воплями. И это был альбом, который, как мне казалось, я хорошо знаю; под конец там просто орал какой-то человек, и его вопли чередовались с оглушительным грохотом, как будто чем-то тяжелым били по наковальне. А я при каждом стуке резко поворачивался, чтобы посмотреть, не здесь ли она, ожидая увидеть ее не ласковой, как положено матери, а убийцей в лохмотьях и с всклокоченными волосами. Ведь во сне она подходила ко мне и [

^{(НЕРВНЫЙ ЭПИЗОД ИЗЪЯТ РАДИ ОБЩЕГО ДУШЕВНОГО СПОКОЙСТВИЯ)}

]. Это было странно, неправильно, в реальной жизни она никогда не сделала бы ничего подобного. Добавлю, что был в этом сне и приятный момент: я находился в нашей старой кухне, и там же был Тоф, которому было лет 6–7. Его лицо было сплавом его лиц в 5 и 6 лет, но ростом он был выше, и, несмотря на то, что это сон, я тут же догадался: мне было даровано увидеть его в этом возрасте. Мы стоим на кухне, я держу его за плечи прямо перед собой, хочу на него взглянуть, хочу, чтобы он позволил взглянуть на себя, простил меня, но его голова опущена. Он понимает, как много значит для меня такой момент. Я обнимаю его, прижимаю голову его к своей груди, и, глядя в стеклянную раздвижную дверь кухни, осознаю, что наступила ночь и в стекле отражаемся мы оба. Я поражен тем, какой он высокий, и говорю себе: это надо запомнить, эту деталь приятно будет вспоминать потом, когда сон закончится. (Во сне я ощущаю себя ненадолго заглянувшим туристом.) Я фиксирую в памяти: мой подбородок совсем рядом с его глазами, он трется об его волосы, о его пухлое личико.

И просыпаюсь с мыслью, что хочу иметь детей.

Стр. 265, абз. 1. Обои с фотографией леса

На плаванье и прыжках в воду в одной со мной команде был парень по имени Джонатан Джустен. Он был коренастым, сильным и самым хорошим прыгуном в воду в нашей команде, хотя и по своему телосложению, и по общему ощущению был не очень-то к этому приспособлен. Привычнее считать, что прыгун в воду должен быть гибким, пожалуй, даже нежным мальчиком, из тех, кто убирает челку со лба, выпячивая нижнюю губу и выпуская поток воздуха на волосы снизу вверх. А Джустен был приземист и неряшлив, ходил на тренировки в большой заляпанной футболке и относился к своему таланту со всей возможной небрежностью. Но он мог сделать двойной прыжок и великолепно его закончить, мог сделать прыжок в полтора оборота с боковой стороны бассейна.