— И вы называете это прогрессом? — крикнул кто-то, и раздался взрыв смеха.

Зонненшайн дождался тишины.

— Я называю это новым Бостоном, — ответил он, как будто преподносил упомянутый город в подарок слушателям. — Бостоном, в котором будут жить ваши дети. А старый Бостон, друзья мои… Старый Бостон станет для них такой же диковинкой, как Помпеи.

Майкл поднял взгляд. Проверка. На мгновение все было отчетливо видно — Зонненшайн с воздетой рукой, полная комната слушателей, энергичных, взволнованных близостью знаменитого оратора. Картинка продержалась мгновение, потом снова пошла волна, вторая, третья… Майкл закрыл глаза и увидел фосфорические вспышки света — скорее даже почувствовал, чем увидел, как будто смотрел на солнце. Он начал пробираться к двери сквозь толпу, чуть-чуть приподняв веки.

Позади раздался голос Зонненшайна:

— Президент Кеннеди рассказал удивительную историю о великом французском маршале Лиоте. Однажды маршал Лиоте попросил садовника посадить дерево. Садовник сказал, что дерево растет слишком медленно и зацветет разве что лет через сто. Маршал ответил: «Тогда не будем тратить времени зря. Посадите его сегодня же». Господа, давайте посадим свои деревья сегодня же. Так мы почтим память Джека Кеннеди. Создадим мемориал у него на родине. Я предлагаю вам посмотреть еще на один уголок нового Бостона — парк Кеннеди.

Майкл украдкой бросил взгляд назад, когда Зонненшайн предъявил публике модель жилого комплекса в корбюзианском стиле — четыре небоскреба на зеленом холме. Белая, незапятнанная, футуристическая, фантастическая модель. Послышалось довольное бормотание, потом аплодисменты. Мэр Коллинз в кресле на колесах заглядывал между небоскребов и сиял. Кардинал вытянул шею.

— За будущее! — воскликнул кто-то.

— За будущее! — вторили остальные.

Теперь перед Майклом было слепое пятно, белая дыра. Он попытался ее сморгнуть. Дыра потускнела, заискрилась по краям, сквозь нее он увидел Зонненшайна, который окидывал взглядом комнату и наслаждался вниманием.

Рядом с Майклом появился его шеф, Уомсли, помощник генерального прокурора — лопоухий, со знакомой белозубой улыбкой.

— В чем дело, Дэйли, ты не стремишься в будущее?

— Только не сейчас. — Майкл пытался сохранять спокойствие и не показывать свое недомогание.

— Майкл, ты в порядке?

— Нет. Голова болит.

Он с трудом вышел на Скул-стрит. Швейцар в опрятной униформе вызвал такси, и Майкл кое-как забрался на заднее сиденье. Он держался за голову, стискивая виски. Боли еще не было, но она приближалась.

— Угол Бикон и Кларендон, — сказал он шоферу.

— Ехать на такси за шесть кварталов?

— Да.

— Пешком можно быстрее дойти.

— Езжайте, ради Бога!

— Да пожалуйста! Ну и люди…

Майкл лег на заднее сиденье. Оно пахло винилом, потом, бензином и улицей. Скоро все закончится — калейдоскоп картинок и сопутствующее им опьянение. Феномен, который так удивляет врачей, — слепые пятна, аура и спектры классической мигрени. Скоро картинки погаснут, и их место займет боль, тупая, давящая боль во лбу, неизменно справа. Сначала как будто видишь сон, а потом он заканчивается, и ты становишься собой, плотью и кровью, страдающим смертным существом. Мозг такой хрупкий, как будто сдавливают. Вот что предвещает аура — приближение боли.

Такси катило по Бикон-стрит.