Или это утверждение? Все верно. Но откуда они знают?

Прочли письмо Дагмар. Явно.

— Предполагаемой вдовой, — уклонился от ответа Стоун. Жизненный опыт научил: от властей разумнее скрывать сведения, пока тебя не приперли к стене.

— Думаете, ваш брат жив?

— Его смерть не доказана фактически.

— В смысле, трупом?

— Скажем так.

— Разумеется, ваш брат предположительно мертв. — Лорре все же капитулировал перед печеньем, выбрал песочное. — В сорок первом убит русскими в сражении под Москвой.

— После войны так заявили восточногерманские власти.

— Есть причины сомневаться?

— Нет. Никаких. Только надежда. Брат всегда все планировал. Он не из тех, кого легко убить.

— Войска СС как раз и формировали из тех, кого нелегко убить. По крайней мере, до тех пор, пока не начали рекрутировать мальчишек. Вашего брата призвали в сороковом, не так ли?

Скрытая издевка? Вскипела злость. Кто дал право судить этому самодовольному коротышке, чавкающему печеньем? Он не изведал того, что выпало брату. Матери и отцу. И Дагмар.

Опять чувство вины.

Психиатры называют это «комплексом выжившего».

— Брат не был нацистом, — твердо сказал Стоун.

— Разумеется. — Питер Лорре уже не скрывал издевки. — Никто не был нацистом, верно? Во всяком случае, теперь все так говорят. Войска СС были не всамделишные, верно? Они не создавали лагеря. И ни в чем не виноваты.

— Брат женился на еврейке.

— Да, мы знаем. Дагмар Штенгель, в девичестве Фишер. Вы едете в Берлин на встречу с ней. Разве не так?

Стоун вновь уставился на чашки с блюдцами. Он не собирался откровенничать, но вопрос явно риторический, и вовсе ни к чему попасться на вранье.

— Верно, Дагмар Фишер, — сказал он.

— Дагмар Штенгель.

— Я знал ее как Фишер. Она вышла за брата уже после моего отъезда из Германии.

— Когда в последний раз вы виделись с госпожой Штенгель?

Стоун глубоко затянулся сигаретой и прикрыл глаза. Как часто он это вспоминал. Гудки и лязг паровозов. Запах ее волос. Динамики грохочут маршами, невозможно прошептать ей все, что так хотелось сказать.

— В тридцать девятом, — ответил Стоун.

— В Берлине?

— Да. В Берлине.

— А после войны? Пытались ее разыскать?

— Конечно. Я искал всю свою семью.

— Вы были в Германии?

— Да. С войсками. Администрация помощи и восстановления Объединенных Наций. Я работал в лагерях для перемещенных лиц. Вы же это знаете, обо всем сказано в моем досье.

— Ага, весьма удобно для поиска неуловимой иудейки, — с полным ртом прошамкал Питер Лорре.

«Неуловимая иудейка». Ничего себе! Коротышка явно не улавливал, сколько в этой фразе пренебрежения и подозрительности.

— Неуловимая иудейка? — переспросил Стоун. — Это вы о ком?

— О фрау Штенгель, разумеется.

— Ну так и говорите.

Повисло короткое молчание.

— Значит, фрау Штенгель? — сказал Лорре. — Нашли ее?

— Нет.

— Что с ней случилось?

— Я так и не узнал.

— Еще одна безымянная жертва Холокоста?

— Видимо, так.

— Но теперь считаете, что она выжила?

Стоун помолчал, обдумывая ответ.

— С недавних пор позволил себе на это надеяться.

— С чего вдруг?

Изо всех сил Стоун старался подавить раздражение.