– Зачем? Разве у вас нет веревочной лестницы, чтобы опустить меня?

– Если бы вы знали что‑нибудь о ветре, дующем в узкой долине со скоростью восемьдесят километров в час, вы бы наверняка не предложили мне ничего подобного. Даже в шутку. Я хочу вернуться на базу целым.

Он развернулся и без проблем совершил посадку на большом плоском камне за скалой. Через пять минут я добрался до подозрительных деревьев, а еще через пять минут вернулся обратно к вертолету.

– Ну как?

– Ничего интересного. Старый дуб упал и перегородил речку. Дальше вверх по течению не проплыть.

– А если его поднимают как шлагбаум?

– Нет. Наверняка нет. Дерево весит минимум три тонны и лежит там уже несколько лет.

– Ну, нельзя так сразу рассчитывать на успех, – утешил он меня.

Через несколько минут – новая речушка. Течение в ней показалось мне слишком сильным, и все же мы пролетели вдоль нее. В восьмистах метрах от устья вода вспенивалась, падая с водопада. Мы вернулись. Когда мы добрались до места, которое я обозначил как северную границу наших поисков, было уже совсем светло. Здесь долина сменилась высокими отвесными скалами.

– Вы знаете эти места? Что там дальше?

– Скалы и скалы, – ответил Уильямс.

– Какие‑нибудь пещеры?

– Нет. Там даже ласточки не строят гнезда.

Мы возвратились к исходному пункту и полетели на юг. Море под нами сплошь было покрыто толстым слоем белой пены. Мощные волны катились с запада. Шторм был в разгаре. Не видно было ни кораблей, ни даже рыбацких лодок. Зрелище захватывающее. Но ощущения малоприятные. Наш вертолет подпрыгивал в порывах ветра и дрожал всеми частями, как сумасшедший, соскакивающий с рельсов поезд.

Я думаю, одного часа такого путешествия достаточно, чтобы получить однозначную психологическую установку: больше никогда не садиться в вертолет. Однако, еще раз взглянув вниз, я справедливости ради признал, что, окажись я сейчас на борту корабля, ощущения могли быть еще более запоминающимися. Значит, машина Уильямса – вовсе не самый плохой вариант. А может, дело в самом Уильямсе – хоть в чем‑то мне повезло в этот день.

Теперь нам предстояло преодолеть тридцать километров к югу. Мы летели как можно ниже, на высоте метров шестидесяти (если эти прыжки в воздухе можно назвать полетом), но из‑за дождя, чтобы рассмотреть поверхность моря, приходилось снижаться еще ниже – почти до самых волн. Мы внимательно осмотрели все, но ничего не нашли. Я взглянул на часы. 9.30. Время идет, а результата нет.

– Сколько еще выдержит вертолет?

Уильямс был спокоен и так же свеж, как в самом начале нашего путешествия. Создавалось впечатление, что полет для него – детская забава.

– Я патрулировал на нем пятьдесят морских миль, и погода была похуже, чем сейчас. – Он был доволен собой, на его лице я не заметил и следа напряжения, беспокойства или усталости. – Думаю, прежде нужно спросить, сколько выдержите вы.

– Я? Я уже давно не выдерживаю. Я не выдерживал с самого начала. Но какое это имеет значение, если нужно продолжать. Давайте снова вернемся к месту старта и облетим весь остров. Сначала южное побережье, потом на север вдоль западного побережья, потом на восток до деревушки и опять сюда.

– Слушаюсь.

Уильямс направил вертолет на северо‑запад. Этот маневр был совершен с помощью крутого виража, который буквально перевернул мой желудок.

– Кофе и бутерброды в ящичке у вас за спиной, – предложил он.

Странно, но я не воспользовался его предложением. И кофе, и бутерброды остались там, где лежали.

Теперь мы летели против ветра. Это не прибавляло скорости. Следующие сорок минут мы потратили на то, чтобы пролететь всего лишь сорок километров и достичь восточного мыса.