– Полчаса назад, – сказал я весьма суровым тоном, – проплывая мимо маяка, я чуть не разнес его вдребезги. Сейчас я очень надеюсь, что мы плывем чуть севернее ближайшего острова, но вполне возможно, что он – прямо по курсу. Туман сгустился. Я уверен, что в самой глубокой шахте мира видимость не хуже, чем сейчас здесь. Я не слишком опытный капитан, я никогда не был лоцманом, и я не знаю здешних мест. Наши скромные надежды на спасение полностью зависят от надежности моего зрения. За последний час мои глаза уже немного привыкли к темноте. Теперь – все насмарку. Прошу вас выключить свет.

Пусть теперь кто‑нибудь скажет, что Кэлверт не джентльмен. Я ведь вполне имел право просто крикнуть: «Выключи свет, дура!»

– О, простите. – Свет погас. – Я не подумала…

– Дело не только в этом. Нам вообще нельзя включать свет. Нигде, даже в вашей каюте. Лох‑Гурон – проклятое место, но моря и скал я опасаюсь сегодня меньше всего.

– Простите… простите… И простите за то, что я вам наговорила… Я знаю, я не имею права вас осуждать, тем более не разобравшись и не попытавшись понять… Но и вы поймите… Я была в шоке. Я видела, как убивают людей… Я всегда думала, что можно убить только в гневе, в истерике, а это… Это была, скорее, какая‑то экзекуция. Да, сэр Артур, мне понятна ваша позиция – убить, чтобы не быть убитым. Но ведь в тот момент вы уже ничем не рисковали… Вы сделали это так, словно в этом нет ничего особенного…

Ее голос дрожал, затихая, наконец она умолкла.

– Я должен помочь вам и вывести вас из заблуждения, моя дорогая, – взял слово дед Артур. – Кэлверт убил сегодня не двоих, а троих бандитов. Третий был уничтожен еще до вашего появления здесь. И все же Филипп Кэлверт не убийца. У него действительно не было выбора. Вот вы говорите, что он стрелял хладнокровно, не заботясь ни о чем. И во многом вы правы. Если бы он не умел выработать в себе правильное отношение к происходящему, он бы, наверное, сошел с ума. И все же эти убийства для него совсем не пустяк. Ведь он выполняет свою работу не ради денег. У него достаточно скромное жалование. – Дед Артур не споткнулся на этой фразе, но выразительно посмотрел на меня, давая таким образом понять, что она предназначена исключительно ушам Шарлотты. – Он делает это также не из любви к острым ощущениям. Насколько я знаю, гораздо большее удовольствие он получает, занимаясь музыкой, астрономией, философией. Но Кэлверт принадлежит к той категории людей, которые очень точно чувствуют, где именно проходит границ между белым и черным, между правдой и ложью, между разрешенным и недозволенным. И когда эта граница по каким‑либо причина стирается и зло угрожает добру и справедливости, Кэлверт видит свою цель в том, чтобы поставить все с головы на ноги. А эта цель, с его точки зрения, оправдывает и очень сильные средства. И я вполне солидарен с его точкой зрения, дорогая Шарлотта…

Нельзя сказать, чтобы я был в восторге от командирских дефиниций.

– Вы забыли добавить, адмирал, что я – лучший друг детей и всегда помогаю старушкам переходить дорогу.

– Простите, Кэлверт, может быть этот монолог вам не слишком приятен, но я должен был все это сказать. Если Шарлотта сочла возможным прийти сюда, чтобы просить у нас прощения, я считаю, что мы, со своей стороны, должны помочь ей понять нас.

– Я думаю, она пришла не только за этим, – сказал я, иронически поглядывая на Шарлотту. – Ее привело женское любопытство. Наверняка наша гостья хочет знать, куда мы направляемся…

– Я могу закурить? – спросила она.

– Только не зажигайте спички у меня перед глазами.

– Я знаю, куда мы плывем, – продолжала она, закурив.