Ей было необходимо. Важно. В ту минуту смысл ее жизни сводился к этой потребности.
— А вы можете ответить, для чего вы живете, мсье?
— Простите?
— Я хочу сказать, что очень часто мы не можем ответить как раз на важные вопросы. И в то же время вы в состоянии мне помочь. Я вас слушаю.
— Я дал клятву, мадам.
Она отшатнулась назад, на лбу залегли морщины, губы дрожали.
— И вы находите нормальным, что чиновник располагает жизненно важной, но ему абсолютно безразличной информацией о моем ребенке, в то время как я, мать этого ребенка, которая родила его, воспитала, любила и теперь оплакивает, не имею к ней доступа?
— Нормально или нет, мадам, но таков закон.
Она почувствовала, что готова растерзать его.
Он тоже это почувствовал.
Глаза Альбы вспыхнули отчаянной решимостью. Все просто: она душит его, затем находит в компьютере то, что ей нужно. Что тут сложного?
На лбу чиновника сверкнула капелька пота.
В груди Альбы закипал восторг убийцы. Еще несколько секунд, и она вцепится этому ужасному типу в горло.
Внезапно вошел охранник:
— Вызывали? Есть проблемы?
Бицепсы двухметрового агента безопасности впечатляли. Она поняла, что чиновник дал сигнал тревоги.
— Нет, Гилмар, все в порядке, — выдохнул господин Стурлусон. — Проводите мадам. Она очень взволнована, поскольку пережила тяжелую утрату. Спасибо за ваш визит, мадам, и еще раз поздравляю вас.
Когда она выходила из кабинета, ей хотелось плюнуть ему в лицо, но она решила, что уделить внимание бездушному винтику административной машины означало себя унизить.
— Могли бы и побриться, — бросила она ему, переступая порог. — Ну и гнусная у вас физиономия!
Отныне ей стало ясно, что заигрывать с пешками бессмысленно, надо атаковать систему.
Вечером она вошла в контакт с сайтом «Либерарии». Клуб несогласных преследовал цели, которые были ей близки: разоблачение правительства, война с бесчисленными запретами, возможность для индивидуума распоряжаться собственной жизнью, борьба со всеми формами секретности.
После нескольких телефонных бесед с шефом группы, который намеревался, как и она, подорвать основы этой системы, ее пригласили участвовать в неформальном собрании в кафе «Две русалки», в понедельник вечером. По словам шефа, Эрика Рыжего, их, бунтарей, было человек двадцать.
Толкнув захватанную дверь таверны, она увидела только четверых: коротышку, красивую рыжую деваху, грызшую ногти, тощего как жердь блондина и девушку-панка с зелеными волосами.
Она глянула на часы: нет, она не ошиблась, но тут поднялся невзрачный человечек, похожий на копченую селедку, и помахал Альбе своей детской ручкой.
— Эрда? — спросил он.
— Да, — кивнула Альба, которая для розысков в Сети взяла себе этот ник.
— Я Эрик Рыжий, — представился он и пригласил ее сесть.
Она устроилась на скамье, и они заговорили, потягивая пиво. Прозвучало несколько общих фраз о диктаторских замашках правительства, потом разгорелся спор. В ходе беседы Эрик Рыжий, напористый и страстный, начал оправдывать свое прозвище; поначалу Альба не нашла ничего общего между этим заморышем и героем десятого века, викингом, изгнанным сначала из Норвегии, а потом из Исландии, который высадился на необитаемом берегу Гренландии; но теперь она признавала, что над ее собеседником витает горделивая тень викинга.
В этой группе у каждого была своя причина, приведшая его сюда. Эрик Рыжий видел, как его отец пустил пулю в лоб после кабального взыскания недополученных налогов, девушка-панк сбежала из приюта и попала в исправительный дом, белокурый ловкач многократно задерживался за кражу документов в поисках сведений о коррупции депутатов. |