|
– Поздравляю, Катерина Ивановна, – все еще раздеваясь, сказала старушка, – опять лимон утащили. – Потому что я говорила, что нужно в пальто класть, – с досадой сказала Катерина Ивановна. – О! В пальто! Из пальто—то и утащили. – Значит, ты, бабушка, опять считала. – Ничего я не считала. Вот со мной и кавалер шел. Девочка посмотрела на меня. До сих пор она меня, кажется, и не замечала. – Он мне кошелку донес. Как мама? – Сейчас мерим, – спокойно разглядывая меня, сказала девочка. – Ах, ты, господи! – вдруг всполошилась старушка. – Да что же так поздно—то? Ведь доктор велел в двенадцать мерить. Она торопливо вышла, и мы с девочкой остались одни. Минуты две молчали. Потом она нахмурилась и спросила строго: – «Елену Робинзон» читал? – Нет. – А «Робинзона Крузо»? – Тоже нет. – Почему? Я чуть не сказал, что только с полгода как научился читать, но вовремя удержался. – У меня нету. – Ты в каком классе? – Ни в каком. – Он – путешественник, – вернувшись, сказала старушка. – Тридцать семь и две. Он пешком в Туркестан шел. Ты его не обижай, Катя. – Как пешком? – А вот так. Ноги в руки, и валяй—шагай. В передней стоял столик под зеркалом. Катя подвинула к нему стул, села, устроилась, поставив под голову руку, и сказала: – Ну, рассказывай. Мне не хотелось ей рассказывать: уж больно она задавалась. Если бы мы дошли до Туркестана, тогда другое дело. Поэтому я сказал вежливо. – Чего там, неохота. В другой раз. Старушка стала совать мне хлеб с повидлом, но я отказался: – Сказано – бесплатно, значит – бесплатно. Сам не знаю почему, я расстроился. Мне было даже приятно, что Катька покраснела, когда я не стал рассказывать и пошел к дверям. – Ну, ладно, не сердись, – провожая меня, сказала старушка. – Как тебя звать? – Григорьев Александр. – Ну, прощай, Александр Григорьев. Спасибо. Я долго стоял на площадке, разбирая фамилию на дверной дощечке. Казаринов – не Казаринов… – Н.А.Татаринов, – вдруг прочел я. Вот так штука! Татаринов Николай Антоныч. Наш заведующий. Это его квартира. Глава 4. БЫЛО НАД ЧЕМ ПОДУМАТЬ. Лето мы провели в Серебряном Бору, в старинном заброшенном доме с маленькими лестницами—переходами, с резными деревянными потолками, с коридорами, внезапно кончавшимися глухой стеной. Все в этом доме скрипело – двери по—своему, ставни по—своему. Одна большая комната была заколочена наглухо. Но и там что—то поскрипывало, шуршало – и вдруг начинался мерный дребезжащий стук, как будто молоточек в часах бил мимо звонка. На чердаке росли дождевики, иностранные книги валялись с вырванными страницами, без переплетов. До революции дом принадлежал старой цыганке—графине. Цыганка—графиня! Это было загадочно. По слухам, она перед смертью замуровала клад. Ромашка искал его все лето. Хилый, с большой головой, он ходил по дому с палочкой, стучал и прислушивался. Он стучал и по ночам, пока кто—то из старших не дал ему по шее. |
