Изменить размер шрифта - +
Я сказал. Она, все шикая, сказала, что доктор дома, но, кажется, спит.
   – Все—таки постучи, – шепотом сказала она. – Наверно, не спит.
   – Не сплю! – закричал откуда—то доктор. – Кто там?
   – Какой—то мальчик.
   – Пусть войдет.
   Я в первый раз был у доктора и удивился, что в комнате такой беспорядок. На полу, вперемешку с пакетами чаю и табаку, валялись кожаные перчатки и странные красивые меховые сапоги. Вся комната была завалена открытыми чемоданами и заплечными мешками. И среди этого развала со штативом в руках стоял доктор Иван Иваныч.
   – А, Саня! – весело сказал он. – Явился, Ну, как дела? Живешь?
   – Живу.
   – Отлично! Кашляешь?
   – Нет.
   – Молодец! А я, брат, о тебе статью написал.
   Я думал, что он шутит.
   – Редкий случай немоты, – сказал доктор, – Можешь сам прочитать в N17 «Врачебной газеты». Больной Г. это, брат, ты. Считай, что прославился. Правда, пока еще в качестве больного. Но все впереди.
   Он запел: «Все впереди, все впереди!» – и вдруг накинулся на самый большой чемодан, захлопнул и сел на него, чтобы он лучше закрылся.
   Должно быть, доктор собирался уезжать из Москвы. Я хотел спросить, куда он едет, но решил сперва узнать, почему у него на двери написано, что здесь живет он, а не Левенсон.
   – Иван Иваныч, почему у вас на двери написано, что здесь живете вы, а не Левенсон?
   Доктор засмеялся.
   – Потому что здесь живу я, – сказал он. – А Левенсон живет в соседнем доме. У него номер восемь и у меня восемь. А ворота общие. Понял?
   – Понял.
   Доктор очень много говорил в этот день. Таким веселым я его еще не видел. Вдруг он решил, что нужно что—нибудь мне подарить, и подарил кожаные перчатки, старые, но еще очень хорошие, застегивающиеся на ремешок. Я стал было отказываться, но он без разговоров сунул мне перчатки и сказал:
   – Бери и молчи.
   Нужно бы поблагодарить его за перчатки, но я, вместо благодарности, сказал:
   – Вы куда это собрались? Уезжаете?
   – Уезжаю, – сказал доктор. – На Крайний Север, за Полярный Круг. Слыхал?
   Я смутно вспомнил письмо штурмана дальнего плавания.
   – Слыхал.
   – Ну вот. У меня там, брат, невеста осталась. Знаешь, что это такое?
   – Знаю.
   – Врешь. Знаешь, да не понимаешь
   Я стал рассматривать разные странные штуки, которые он брал с собой: меховые штаны с треугольным кожаным задом, какие—то металлические подошвы с ремнями, и так далее. А доктор, укладывая, все говорил. Один чемодан ни за что не закрывался, и он взял его за верхнюю крышку и опрокинул на кровать. При этом большая фотографическая карточка упала к моим ногам. Это была уже довольно старая, пожелтевшая карточка, согнутая в нескольких местах. На оборотной стороне было написано крупным круглым почерком: «Судовая команда шхуны „Св. Мария“. Я стал рассматривать карточку и, к своему удивлению, нашел Катиного отца. Да, это был он! Он сидел в самой середине команды, скрестив руки на груди совершенно так же, как на портрете, висевшем у Татариновых в столовой. Но доктора я не нашел на карточке и спросил, почему его нет.
   – А это потому, брат, что я не плавал на шхуне «Святая Мария», – затягивая ремнями чемодан и страшно пыхтя, сказал доктор.
   Он взял у меня карточку и подумал, куда бы ее положить.
Быстрый переход