Однако иногда, в редкие минуты покоя, Эдуард задумывался, каким бы он стал, если бы, например, родился не первым, а вторым? В детстве он был близок с братом, а потом Генрих потянул руки к тому, что по праву первородства принадлежало не ему – к трону. Стал бы он, Эдуард, родившись вторым, участвовать в заговоре против родного брата? Ответа король не знал, но всех своих детей воспитывал вне дворца. От греха, как говорится…

Король накинул тяжёлый шерстяной халат, прихватил со стола подсвечник и двинулся по анфиладе комнат к парадному кабинету. Решить некоторые вопросы стоило побыстрее. Скоро бумаги и договоры будут подписаны, приедет сюда принцесса Альдина и будет просто не до того, чтобы заниматься судьбой ребёнка.

Король поморщился. Если бы не династические нужды, он предпочёл бы остаться холостым – женщин в его постели всегда хватало, титул «Красивый» он получил вполне заслуженно. Тем более, что принцесса была яркой брюнеткой, а Эдуард всегда предпочитал блондинок – они казались его величеству женственнее и нежнее.

Сейчас Эдуарду было уже тридцать два года, он был высок, ладен, крепок физически, но недавно нашёл у себя седой волос, что сильно расстроило. Кроме того, всего месяц назад так разболелся зуб, что пришлось вызвать дворцового кузнеца и удалить его. После всех этих неприятностей король всё больше склонялся к тому, что стоит принять предложение Гишпанской короны – их женщины славились плодовитостью, а Англитании нужен наследник.

Конечно, пэрам предпочтительнее Франкия, что лежит между Англитанией и Гишпанией. За много лет существования двух стран были войны, но были и перемирия. Браки связали семьи в двух государствах. У пэров слишком много личных интересов во Франкии. А для Англитании важнее, что франки имеют только один выход в море и, объединившись с Гишпанией, она сможет, в случае нужды, перекрыть этот выход.

При мысли о совете пэров лицо Эдуарда скривилось, как будто он сунул в рот кусок этого диковинного жёлтого фрукта, что недавно завезли из Гишпании. Фрукт входил в моду благодаря дивному аромату, но был чудовищно кислым. Конечно, повара и кондитеры не жалели сахара и мёда, но всё равно лимон оставался не слишком любим королем. Так же, как и проклятый совет.

Пэры были больным местом короля. Очень часто этот сброд принимал решения, руководствуясь не благом страны или своего повелителя, а заботой о собственном кошельке. Однако король, не побоявшийся схлестнуться с папой Климентом, тут пока пасовал. Слишком отчётливо он понимал, что пойти прямо против совета он ещё не может. И пока у него есть лорд Беррит и ещё лорд Строндж, он будет набирать голоса с их помощью, хитрить и изворачиваться. В конце концов, однажды дело дойдёт до прямого противостояния, но слава Всевышнему – ещё не сейчас.

Такой поворот король позволит себе только тогда, когда сможет разъединить интересы пэров, разбить их на маленькие враждующие группки. И его величество свято верил, что однажды такой день настанет! Эдуард был не только умён, но и осторожен.

Сонный дежурный лакей, заслышав шум в королевских покоях, сунулся было в дверь, но король отправил его прочь одним движением руки – вина он себе нальёт и сам. Его величеству хотелось побыть одному. Запалив от свечей ещё несколько канделябров, Эдуард лично подкинул на тлеющие угли дров и присел в кресло, глядя в огонь. Если этот ребёнок выживет, он будет уже пятым.

Один сын его величества умер через день после родов, зато остальные четверо детей – вполне живы и отлично устроены. Живут в любви и неге и, став взрослыми, получат приличное наследство. У них красивые и достаточно умные матери, они получат лучшее воспитание и образование. Только одну из своих любовниц король счёл необходимым выдать замуж – при изумительной красоте вдовствующая графиня была на редкость безмозгла. Эдуард вовсе не был тираном, он просто заботился о своём потомстве.