– У частокола, ваше высокородие, сейчас за канавой...

– Слышал. Да канава-то где была?

– При дороге.

– При какой дороге?

– От кумы домой, ваше высокородие...

– Я не про то спрашиваю. Не знаешь ли ты, чей частокол был, чьего дома?

– Как не знать! Частокол этот не дома, а дворца его светлости князя Потемкина, Таврического дворца. Сюда к дороге на пустырь сад дворцовый выходит и частоколом огорожен, там я колечко и получил...

Теперь Бессменный знал, где была Надя.

Он расспросил солдата, в каком тот полку служит, как его зовут, дал ему целый рубль денег и отпустил.

Кольцо, Надино кольцо, было у него в руках. Она жила теперь в Таврическом дворце, но зачем, почему? Зачем ее отвезли с такой таинственностью в Таврический дворец, зачем скрывают ее местопребывание, что она делает там? В Таврическом дворце живет теперь сам светлейший князь Потемкин. Какое он может иметь отношение к Наде?

И вдруг Бессменный почувствовал, что холодеет весь и капли холодного пота выступают у него на лбу.

– Не может быть, этого не может быть! – проговорил он вслух.

Он испугался сам того соображения, которое пришло ему в голову. Это было чудовищно, невероятно, но оно могло оказаться правдоподобным.

Кто была Надя? Сирота без рода, без племени, беззащитная девушка, за которую некому было заступиться. Ее красота могла прельстить светлейшего, и неужели, неужели ее отдали к нему? Иначе как же объяснить, что ее скрывают, зачем тогда таинственность ее отъезда?

В маскараде

Лето 1791 года проходило весело в Петербурге. После праздника, данного Потемкиным в Таврическом дворце и затмившего своим великолепием все, что было до сих пор в смысле роскоши и веселья, вельможи один за другим, каждый по мере сил и возможности, старались также не ударить в грязь лицом и, сзывая гостей, обставляли свои торжества, не жалея денег.

Дал, между прочим, маскарадный бал в своем дачном каменном доме на Фонтанной и богатейший вельможа граф Шереметев.

Погода стояла чудесная, покои дома не могли вместить всех приглашенных, и густая толпа пестрых масок заполнила примыкавший к дому сад, великолепно украшенный гирляндами лампионов и цветных фонарей, щитами с эмблемами, раскрашенными фигурами, и импровизированными беседками и киосками, где были накрыты столы с фруктами и прохладительными напитками. Гремела музыка в самом доме, в саду играли рожочники, пели русские песенники и итальянские певцы.

На одной из отдаленных дорожек, где огней было меньше и толпа не теснилась, остановились в масках Пьеро и Арлекин. Оба они казались очень веселыми и, как только замечали, что кто-нибудь издали глядит в их сторону или обращают внимание на них, сейчас же выкидывали какое-нибудь смешное коленце. Но разговор, который они вели, шел, по-видимому, в серьезном тоне. Они перекидывались словами, урывками понижая голос, как делают это люди, опасающиеся, что их услышат посторонние.

– Так медальона у нее нет? – спросил Пьеро по-французски.

– Нет, – ответил Арлекин, подпрыгнув и раскинув руки, словно хотел охватить Пьеро.

Мимо них проходили в это время другие маски.

– Вы наверняка знаете? – переспросил Пьеро, дав пройти маскам.

– О, наверняка! Я сам слышал, как «он» сказал Кулугину, что она пробралась в шкатулку раньше горничной, но медальона там не нашла.

– Может быть, он скрывает от Кулугина?

– Не думаю. Он заставляет Кулугина искать медальон и обещает ему за это любовь чьей-то воспитанницы.

– Господина Елагина?

– Да, кажется, так... эти ваши русские фамилии ужасно трудны для запоминания.