Мне кажется, вам нравятся короткие службы, все будет исполнено по вашему желанию. Пью за ваш успех на Днепре или на Москве. Вы со мной не согласны, мой милостивый князь?.. Предсказание Густава лишило его дара речи… Он не видит и не слышит… Черт возьми! Друг мой, пью за твое здоровье… Ну что, что ты на меня так уставился? Я что, татарин, что у тебя сделалось такое свирепое лицо?
Юрий. Его дядя хотел убить его… А ему всегда удавалось спастись.
Григорий. Кому?
Юрий. Принцу Густаву. Как он спасся?
Григорий. Ничего об этом не знаю. Он ведь философ, алхимик, некромант. Всем этим людям служит дьявол… Так что, вы не пьете?.. Как хотите, благородный господин. Твое здоровье, Акулина Петрова!
Шубин (входя). Возвращайтесь к столу, гости дорогие, и не обращайте на меня внимания. Я разжег печь, мне надобно сделать отливку. Добрый принц этот Густав! Он часто вот так заглядывает в мою лавку. (Говоря это, он выбирает старые украшения, чтобы расплавить их.)
Григорий. Все эти иностранцы накидываются на нашу Россию, как воронье на труп. Густав, принц датский… Впрочем, что далеко ходить, разве Борис не татарин? Дед его крестился, говорят. По мне, он так и остался безбожником, как его внук.
Шубин. Оставь наконец нашего славного царя, Григорий. Не будет тебе пути в Москву, поверь мне, коли не накинешь узду на свой поганый язык.
Григорий. Вот узда, которую мне приятно ощущать во рту. (Пьет.)
Юрий. Остался ли еще кто-нибудь из слуг царевича?
Шубин. Нет, большинство было сослано с его дядьями, Нагими, этими добрыми господами, за то, что убили царских офицеров, которых они обвинили в умерщвлении младенца. Да сжалится над ними Господь! Толкуют, такая страшная страна эта Сибирь! Здесь осталась только мамка царевича, бедная старая женщина, живущая подаянием добрых христиан.
Юрий. Как ее зовут?
Шубин. Оринка Жданова. Она помешалась, эта бедная женщина… она не может поверить, что вскормленное ею дитя мертво… Взгляни, вот реликвия царевича — печать, которой запечатывали его письма…. Она из чистого золота и весит почти две унции… Лучше будет ее переплавить: не понимаю, зачем я ее сохранил.
Юрий. Покажи мне. (Читает.) «Дмитрий Иванович…» Это и мое имя. Продай мне эту печать, Шубин, она мне пригодится, когда я стану запорожским атаманом…
Шубин. Но на печати выгравирован герб России…
Юрий. Ну и что? Вот польские дукаты; возьми, сколько тебе причитается. Эта вещь мне нравится.
Шубин. Но…
Григорий. Лучше купи себе кафтан или черную баранью шапку; что ты будешь делать с этой безделушкой?
Шубин (Юрию, тихо). Впрочем… если вам хочется эту печать… она ваша. Счастлив буду отдать ее вам.
Юрий. Я хочу заплатить.
Шубин. А я вам ее отдаю… Она мне недорого обошлась… Я получил ее от несчастного секретаря царевича, он продал мне ее перед отправкой в Сибирь…
Юрий. Как звать секретаря?
Шубин. Иван Федорович Ленской.
Юрий. И все же, сколько это стоит?
Шубин. Соблаговолите принять как смиренный дар вашего хозяина.
Юрий. Забери коня атамана; я тебе его дарю.
Шубин. Увы, я не смогу на него взобраться… Надобно быть казаком, чтобы подчинить себе столь злобное животное.
Юрий. Значит, ты ничего от меня не хочешь?
Шубин. Ничего, только соблаговолите вспомнить о вашем угличском хозяине.
Юрий. Я о нем вспомню. (Пожимает ему руку.) В какой стороне церковь? Справа?
Шубин. Эх, Бог ты мой! Вы говорите о церкви Спасителя… но царь приказал снести ее… Святой Сергий слева, через несколько домов. Жена, покажи ему дорогу.
Юрий. Хорошо, хорошо.
Выходит с Акулиной.
Сцена пятая
Шубин, Григорий. |