Красная, с разными литерами вокруг. Все по форме, поверь. А его посыльный… святой крест! После атамана Пашкова, дай ему Бог райскую жизнь, ничего подобного не видел! Это монах, но он стоит десяти. Он выпил за здоровье каждого из наших атаманов по полному стакану, один за другим, и залпом; и только когда он дошел до атамана Чики, то на мгновенье остановился на половине стакана, чтобы перевести дух.
Первый казак. Каков молодец!
Второй казак. Когда обед закончился, я так ослабел, что пошел соснуть на сеновал; но он, мне сказывали, сунул голову в ведро с водой и как ни в чем не бывало принялся петь псалмы, а слушать его было одно удовольствие… Да вот он выходит с нашими старейшинами. Сегодня войско решит, как оно должно поступить. Гляди, уже устанавливают бунчуки, и литавры сзывают нас.
Сцена вторая
Григорий Отрепьев, верховный атаман запорожцев, старейшины, толпа казаков. Они образуют широкий круг, в центре которого располагаются верховный атаман и Григорий.
Верховный атаман (с серебряной палицей в руке, снимает шапку). Атаманы-молодцы, я созвал собрание лагеря, чтобы сообщить новости, только что полученные из Польши. Царевич Дмитрий Иванович пишет нам, что он вовсе не умер, как думали. Верно, что Борис хотел убить его, но он промахнулся. Царевич, став взрослым, решил отомстить Борису по справедливости и просит нас о помощи. Коли у кого есть что сказать об этом, пусть говорит. (Снова надевает шапку.)
Григорий. Христиане, братья мои… то есть атаманы-молодцы, не буду рассказывать вам, как царевич избежал козней своих врагов; история будет долгой, а вы, я знаю, не любите долгих слов. Да будет вам довольно знать, что царевич Дмитрий жив и наказал мне уверить вас в его уважении. Мне нет нужды, атаманы-молодцы, говорить вам, каков человек есть Борис, называющий себя царем московским, сын татарина, сам больше татарин, чем христианин. Вам известно, что он близкий друг Касим-Гирея, крымского хана, и вместе они замыслили ваше истребление. Коли один из ваших полков захватывают татары, как случилось год назад с Герасимом Евангелем, ныне, я надеюсь, пребывающим в раю, верьте, дорогие мои друзья, значит это, что басурмане предупреждены о ваших передвижениях Борисом, который платит им по пять рублей за каждое доставленное ими ухо запорожца…
Множество голосов. Верно говорит! Борис предает нас.
Григорий. Мой законный государь, царевич Дмитрий, опечаленный вашими страданиями от этого тирана и имеющий к тому же свой собственный счет к нему, наказал мне сообщить вам, атаманы-молодцы, что очень скоро, как только соберет войско, обещанное ему королем польским, он развернет свои знамена на берегах Днепра. Он пойдет прямо на Москву, и, коли вы хотите получить уши Бориса, он готов преподнести их вам. Мой господин надеется, что вы примкнете к нему в этом походе. К сему он призывает вас этой грамотой, писанной, дабы лучше засвидетельствовать вам свое особое уважение, на пергаменте, заметьте, как он пишет королю польскому и султану. Секретарь ваших атаманов читал грамоту, и все вы можете видеть, что она скреплена императорской печатью. (Поднимает письмо высоко над головой.)
Голос. Война Борису!.. На Москву! Да здравствует царевич!
Запорожец. Атаманы-молодцы, я признаю, что монах хорошо сказал, и не сомневаюсь, что его царевич в один прекрасный день станет славным царем. Желаю им, тому и другому, всех благ; но вспомните, что всего два месяца назад вы получили от Бориса ссуду и заключили с ним мир. Коли мы без всякого повода начнем войну против него, что о нас будут говорить? Наши старейшины целовали крест в знак своей искренности, и, при всем моем уважении к собранию, нехорошо так нарушать данную присягу.
Голос. Он прав. Мы присягнули… Жаль.
Григорий. Позвольте мне, господа, сказать вам еще слово. Присяга, о которой вы говорите, ничего не значит. Я в этом разбираюсь, ибо я принадлежу церкви, говорю вам, что вас не обяжут. |