— Поверьте, дядюшка, что не следует нам сочинять новую драму… Никто не поймет и не догадается, о чем говорит он. Скорее по нашим лицам прочитают, что у нас произошла необыкновенная, страшная история… Пойдемте отсюда, оставим все, как было, и покажем вид, будто ничего не знаем… Ведь невозможно совсем бросить или запереть Алексея: это будет все равно, что убить его… Пойдемте!

Президент задумался и понял, что иначе быть не могло. Поэтому, хоть глубоко взволнованный, он принял на себя хладнокровный вид, тихими шагами пошел из комнаты, поручая больного Борновскому и, проходя мимо слуг, сказал Юлиану так, чтобы все слышали его:

— Всему этому причиной глупая любовь его к Анне Польковской из Замечка… Видно, он узнал, что она выходить замуж за Маршинского.

И, таким образом отклонив, как он думал, подозрение, президент возвратился в свою комнату, но беспокойство не дало ему сомкнуть глаз.

Анна до поздней ночи ничего не знала. Но когда она уже ложилась спать, одна служанка пришла к ней с новостью и со слов Борновского описала ужасную горячку Дробицкого, украсив свой рассказ прибавлениями, ходившими между дворней, то есть будто поутру Алексей поссорился с президентом, что он хотел уехать из Карлина, что целый день сидел запершись в своей комнате и что уже ночью нашли его без чувств на кровати. Анна испугалась и тотчас же пошла к Юлиану, чтобы вернее узнать о случившемся. Она считала сообщенные вести преувеличенными, но вместе с тем не сомневалась, что в них заключается часть правды.

При входе Анны печальный и задумчивый Юлиан ходил по комнате. Он догадался, зачем пришла сестра и устремил на нее проницательный взор.

— Юлиан! Правда ли это? — спросила она. — Алексей смертельно болен? Что такое случилось с ним?

— Болен, сильно болен… но от чего — не знаю. Поутру президент довольно резко поговорил с ним… по всей вероятности, он слишком принял это к сердцу и хотел уехать из Карлина… Мы уже послали за Гребером.

Анна, по-видимому, сильно опечалилась и воскликнула:

— Боже мой! Как трудно людям ужиться на свете!.. Я видела, что президент не любит его, но за что? Почему он хотел удалить его? Найдем ли мы другого, подобного ему человека, который бы мог быть для нас в одно и то же время помощником, советником и другом? Кто заменит его при бедном Эмилии?..

— Однако мы должны расстаться с ним, — сказал Юлиан, подходя к сестре. — Президент видел лучше всех нас…

И он шепнул ей несколько слов. Анна живо отступила назад, покраснела и обратила изумленные глаза на брата. На лице ее отразились оскорбленная гордость, какая-то тревога и почти гнев… Несмотря на свою святость, она сильно почувствовала слова брата и покачала головой.

— Этого не может быть!.. Вам грезится…

— Мы оба слышали… в этом не может быть ни малейшего сомнения. Президент взбесился до такой степени, что я никогда не видывал его в подобном положении…

— Бедный, — воскликнула Анна, — как он мог забыться до такой степени?

— Не понимаю, — отвечал Юлиан. — Все это огорчает, мучит, бесит меня, и я боюсь, чтобы не захворать также… Ступай в свою комнату, милая сестра, видишь, что тебе даже нельзя выказывать заботливости о нем, люди и он сам поймут это в другую сторону. Пусть будет, что будет!..

Анна ушла в замешательстве. Слова, сказанные Юлианом на ухо так, чтобы даже стены не подслушали их, произвели на нее странное впечатление. Она почувствовала в сердце не благодарность или сострадание, а гнев и в первый раз обиженную гордость. Она чувствовала себя оскорбленной, униженной и почти готова была заплакать.