— В самом деле просто, — усмехнулся Семенов. — Нравиться я тебе, конечно, не могу, — оторвался от масс, партийный чинуша, спокойствие люблю, бездельник.

Марков казался удивленным. Он, подумав, возразил:

— Нет, зачем бездельник и чинуша? Этого я не говорил. Энергии у тебя, Василий Петрович, хватает на двоих, работать ты умеешь.

— Спасибо, что хоть это заметил, — едко сказал Семенов. — Другие дальше твоего пошли — что-либо хорошее во мне начисто отрицают.

— Энергия у тебя имеется, — повторил Марков. — Вот это, если хочешь знать, больше всего и бесило меня — всю свою энергию ты направил не туда, куда надо было, и вместо того чтобы помогать, стал мешать нам всем. Ты, если хочешь знать, был у нас в Рудном самым большим тормозом техническому и производственному прогрессу, вот почему все производственники пошли против тебя.

Марков был человек вспыльчивый. Долго вести размеренный, спокойный разговор — он, видимо, хотел вести именно такой разговор — не мог. Он вскочил с кресла и бросил недокуренную папиросу. Он стал краснеть, им уже овладевал быстро налетающий гнев.

Семенов сказал, возмущенный этими новыми нападками:

— Я тормоз прогрессу? А вспомни, как мы вместе боролись за план, за производственные показатели. Ведь заводы наши по качественным показателям — лучшие в стране; не спорю, это твоя заслуга, Алексей Антонович, но ведь и моего поту, немало и моего поту ушло на это.

— Ну и что же? — крикнул Марков. Он остановился против Семенова, раздраженный, злой, взъерошенный — такой, каким его всегда знал Семенов. Он повторил с силой: — Ну и что же? Кто отрицает, что ты серьезно боролся за план какое-то время? А сейчас ты мешаешь нам развернуть настоящую борьбу за план.

— Я мешаю? — спросил Семенов с тяжелым недоумением. — Еще недавно я вызывал к себе Волкова, у него там неполадки с программой, и строго предупредил, что приму партийные меры против него в случае срыва, дал советы, как поднять массы на повышение производительности.

Вот, вот! — сердито закричал Марков. — Этот твой дурацкий разговор у меня вон где сидит, — он показал пальцем на шею. — Знаешь ли ты, что мы развернули работу по автоматизации помола руды, специальные приборы и механизмы ставим? А эффект от этой затеи? Предположительно — пятнадцать — двадцать процентов повышения производительности агрегатов, не говоря уже о сокращении персонала. А Волков после разговора с тобой распорядился прекратить все работы по автоматизации. Он так прямо и кричал всем: «Если я не дам в будущем месяце возможных десяти — пятнадцати процентов сверх плана, меня никто не тронет, а если хоть на один процент не дотяну в этом месяце, Семенов с меня голову снимет». Он и мне это сказал: «Не могу экспериментировать, Алексей Антонович, Семенов мне выговор в личное дело вкатит, на кой мне это нужно!» Вот она, твоя сегодняшняя борьба за план, Василий Петрович, — узостью и формализмом от нее несет.

Семенов вспомнил, что Волков, оправдываясь, ссылался именно на работы по автоматизации, а он, Семенов, оборвал его: «Автоматика! Автоматику внедряй, а план срывать не позволю!» Все это теперь поворачивалось против Семенова — возражать ему было нечего. Внедрению автоматики он в сущности мешал.

Марков продолжал горячиться:

— На командные должности влезли лентяи, пустомели. Мы их перемещаем, посылаем на производство, а ты за них горой — наши люди, не смейте. То есть как это, наши люди? — гневно спросил Марков. — Ведь это нахлебники у государства, они только берут, государство рассматривают как дойную корову.