— Линдсей права, — вмешалась Керри-Энн.

— Спасибо, — Линдсей с благодарностью взглянула на сестру.

— Я всего лишь хочу сказать, что не стоит спешить с окончательными выводами, — посоветовала мисс Хони. — Помни о презумпции невиновности.

— Это правило справедливо только в суде, — возразила Линдсей. — И даже если он ни при чем, то почему не признался мне во всем сразу? — Она вспомнила, что он как раз и собирался открыть ей нечто важное, перед тем как приехал его отец, но отогнала от себя эту мысль, решив, что намерение — это все же не поступок. — Все то время, что я жаловалась на злодея Ллойда Хейвуда, он не проронил ни слова о своих родственных связях. Ни единого слова. И даже если это не было ложью, с его стороны это было нечестно.

— Уж кому, как не тебе, знать, каково это, когда ты не желаешь иметь ничего общего со своими родственниками, — мрачно обронила мисс Хони.

Ее слова заставили Линдсей призадуматься. Она действительно не желала иметь ничего общего с Кристал; она даже отказывалась писать ей письма, когда та сидела в тюрьме. Однако же она никогда никого не вводила в заблуждение относительно своей матери. А Рэндалл не просто ввел ее в заблуждение; он заставил ее поверить, что заботится о ней, а это было во много раз хуже. Она чувствовала себя обманутой вдвойне. Разве она сможет когда-нибудь простить такое?

* * *

— Она знает о том, что ты — мой сын? — поинтересовался отец Рэндалла, когда они утром того злополучного дня встретились в отеле за завтраком.

Они сидели на террасе, с которой открывался вид на гавань. Утреннее солнце с трудом пробивалось сквозь туман, и хотя было еще довольно прохладно — прохладно настолько, что остальные гости отеля предпочли застекленный холл открытой террасе, — пожилой мужчина, казалось, чувствовал себя вполне комфортно в легких летних брюках и полотняном спортивном пиджаке, потягивая кофе и отщипывая кусочки от пирожного из слоеного теста. Он выглядел так, словно собирался отправиться на летний матч в поло. Рэндалл, напротив, откровенно мерз в своей довольно-таки теплой куртке с начесом и брюках из хлопчатобумажного твила.

— Нет. Я жду подходящего момента, чтобы сообщить ей об этом. — Рэндалл нахмурился, уткнувшись в свою чашку с кофе, которую он баюкал обеими руками, согревая их.

— На твоем месте я не стал бы тянуть с этим, — посоветовал сыну Ллойд. — Ты же не хочешь, чтобы она услышала об этом от кого-нибудь еще?

Рэндалл ничего не ответил; он давно научился тому, что в разговоре с отцом стоит держать свои мысли при себе. Все это началось, еще когда он учился в школе. Он позвонил Ллойду, чтобы сообщить ему потрясающую новость: он поступил в Принстон. Отец называл это «упражнение по закалке характера» — он согласился оплачивать счета за обучение только при одном условии: Рэндалл будет работать на него во время летних каникул. А поскольку у матери и приемного отца таких денег не было, юноше не оставалось ничего иного, кроме как согласиться.

Следует отметить, что в то время двое детей Ллойда от второй жены и она сама ни в чем не нуждались.

Нет, Рэндалл не обижался. Отец намеревался закалить его характер, и он преуспел в этом. Закончив колледж, Рэндалл пошел работать в единственное место, где мог добиться успеха и обыграть отца на его собственном поле. Правда, в конце концов получилось так, что Уолл-стрит вчистую обыграл его самого. Сколько бы денег он ни зарабатывал, ему всегда было мало. Он стал похож на людей, с которыми работал: они всегда ждали своего главного, единственного и неповторимого шанса, не обращая внимания на жизнь за пределами Уолл-стрит. И вот однажды, положив трубку после телефонного разговора с клиентом, которого он убедил приобрести акции компании сомнительного происхождения, которые он с коллегами агрессивно проталкивал на рынок, Рэндалл испытал отвращение к себе, поскольку понял, что он не превзошел отца — он стал таким же, как отец.