Никто в Райтсвилле не знал эту девушку хорошо — очевидно, для города она была полумифическим фольклорным персонажем. Городской пьяница, должно быть, прятал ее, оберегая утонченный продукт своей творческой энергии от губительного влияния общества. Эллери догадывался, что товарищами по играм Римы Эндерсон были птицы и зверьки, а игровой площадкой служило природное окружение Райтсвилла — равнины, холмы, ручьи и дикие леса, в которые едва ли кто-либо рисковал углубляться. И если ее волосы были волнистыми, кожа — гладкой, а губы — розовыми, как молодая малина, то все это было результатом воздействия природной косметики: солнце, воздух и вода — самый лучший салон красоты, который всегда был к услугам такой девушки, как Рима, в другой, так же как и мир изысканных туалетов, ее нога никогда не ступала.

На девушке были платье из дешевой хлопчатобумажной ткани, грубые черные чулки, белые туфли на низком каблуке и чудовищная шляпа без полей. Все это выглядело купленным в захудалой сельской лавчонке — Эллери не припоминал, чтобы подобный хлам продавался даже в магазинчиках Лоу-Виллидж. По-видимому, она ходила за ним в деревушки Фиделити или Шини-Корнерс, что расположены к северу и юго-западу от Райтсвилла. Там все стоило дешевле, и было меньше риска попасться кому-нибудь на глаза. Девушка выглядела робкой, как птица. Она была бледной, несмотря на смуглую кожу, — видно, нелегко ей было в Нью-Йорке. Возможно, это ее первый визит в большой город. Эллери вдруг пришло в голову, что хорошо бы сейчас положить ей на колени какого-нибудь зверька или птичку и еще отправить ее назад в Райтсвилл не в таком нелепом наряде. Но, пожалуй, решение этой проблемы придется отложить до более удобного случая.

— Вы специально приехали в Нью-Йорк, чтобы повидать меня, мисс Эндерсон?

Она внезапно рассмеялась — это походило на птичье щебетание.

— Зовите меня Рима.

— Хорошо. Но что вас рассмешило, Рима?

— Никто никогда не называл меня «мисс Эндерсон».

Когда Эллери повторил первый вопрос, она ответила:

— Мой отец, Томас Харди Эндерсон, часто говорил о вас.

Томас Харди Эндерсон!..

— Городской пьяница. — Рима произнесла определение абсолютно непринужденно. Это был обычный факт, вроде дурной репутации сусликов. Девушка быстро восприняла нравы дикой природы — лань не заботит то, что говорят о ее отце.

— Что же он говорил обо мне, Рима?

— Что вы человек, который всегда стремится узнать правду. Он сказал, что если после его смерти у меня будут неприятности, то я должна обратиться к вам. А у меня как раз неприятности.

— И вы обратились ко мне?

— Да.

Эллери поднялся, задумчиво теребя занавеску.

— Я слышал о его исчезновении, — сказал он, повернувшись.

— Думаю, отец мертв. — Прямота девушки обескураживала. Она не спрашивала об источнике информации Эллери — его осведомленность ее не удивила.

— Очевидно, райтсвиллская полиция тоже так считает.

— Так сказал мне шеф Дейкин. И женщина из газеты. Она мне не нравится, зато шеф очень славный.

— А почему вы думаете, что ваш отец мертв, Рима? Потому что они вам так сказали?

— Я знала об этом до того, как услышала это от них. — Она встала и подошла к окну.

— Что значит «знали до того»? Вам известно что-то, о чем не знают другие?

— Я просто это знаю. Если бы папа был жив, он бы пришел ко мне или прислал письмо. Значит, он мертв. — Рима с интересом смотрела на Восемьдесят седьмую улицу, как будто смерть отца не имела для нее никакого значения.