— Да, — вставил О'Бэннон. — «Архив» очень интересуется этим завещанием. — Он удивленно взглянул на Эллери. — Вы сказали, Додд боялся умереть?

— А кто не боится? — промолвил шеф Дейкин. — Приступайте, Холдерфилд.

Отис Холдерфилд вынул из портфеля завещание в элегантной голубой папке, открыл первую страницу, сердито посмотрел на нее и начал читать:

«Я, Себастьян Додд, проживающий ныне в Райтсвилле, объявляю свою последнюю волю…»

Маленький адвокат атаковал завещание Додда, словно врага, стараясь разделаться с ним как можно быстрее. Завещатель указывал, что составляющее основу его состояния следует продать. Из общей суммы должны быть оплачены все долги, налоги и пошлины, а также закладная на дом на углу Алгонкин-авеню и Райт-стрит. Сам дом вместе с мебелью, медицинским оборудованием и всем прочим переходит в распоряжение «моего коллеги, доктора Кеннета Уиншипа, для жилья или любых нужных ему целей, свободный от оплаты, на период в пять лет со дня моей смерти, с тем чтобы упомянутый доктор Уиншип во время своего проживания содержал все имущество в достойном виде, платил налоги и так далее. Впоследствии или в течение этих пяти лет, если доктор Уиншип решит выехать из дома, то здание и все, находящееся в нем, должно быть продано, а деньги присовокуплены к общей сумме моего состояния».

Тысяча долларов наличными была завещана «моей экономке, миссис Реджине Фаулер». (Миссис Реджина Фаулер вздрогнула и вытерла глаза фартуком.)

Пятьсот долларов наличными завещались «горничной, Эсси Пингарн». (На лице Эсси отразились сначала недоверие, затем радость, и в итоге она разразилась слезами.)

Основная же часть состояния должна была образовать фонд под названием «Фонд Райтсвиллского муниципального центра здоровья Мак-Кэби-Додда» и управляться советом директоров райтсвиллской больницы в качестве опекунов, выполняющих также обязанности душеприказчиков. Им предстояло перестроить больницу «сверху донизу, если возникнет надобность, дабы обеспечить жителей Райтсвилла всеми современными условиями стационарного лечения. Перестроенная больница будет включать детский корпус, согласно моему письму совету от 19 февраля сего года». (Доктор Фарнем позволил себе признательную улыбку.)

Прочитав еще несколько фраз, состоящих в основном из юридических терминов, Холдерфилд захлопнул папку и злобно произнес:

— Это все.

— Есть комментарии, Дейкин? — осведомился после паузы прокурор Шалански.

— Нет. — Шеф Дейкин поднялся. Было невозможно определить, испытывает он разочарование или облегчение. Эллери, наблюдавший за ним вблизи, решил, что все-таки облегчение.

— А у вас, мистер О'Бэннон? — спросил прокурор, устремляя насмешливый взгляд на тень Мальвины Прентис.

— То, что думаю я лично, едва ли имеет значение, мистер Шалански, — ответил Фрэнсис. — А то, что думает «Архив», несомненно, будет напечатано. — Он сунул блокнот в карман и удалился с кислой гарвардской улыбочкой.

— Я улажу все дела с вашим советом, доктор Фарнем, — холодно произнес Отис Холдерфилд, — когда вам угодно. Остаток дня я буду у себя в офисе, если понадоблюсь вашим адвокатам. Думаю, джентльмены, это все…

— Кроме его счета за услуги, — сухо заметил Шалански, когда Холдерфилд вышел, — который я обследую под микроскопом, доктор Фарнем. Можно сказать, что власти округа удовлетворены. Рад, что все так получилось. Как по-вашему, мистер Квин? Отличное завещание, верно? Ну, нам пора. Вы идете, Дейкин? Доктор Фарнем?

— Знаете, Уиншип, — заговорил доктор Фарнем впервые после обмена рукопожатиями, — со смертью доктора Додда в совете открылась вакансия.