— Слышь, Петрович, проснись уже, идол ты бесчувственный!

— М-мм… — Петровичу хотелось, чтобы его оставили в покое, и он только мычал, ожидая, когда супружница наконец отвяжется.

— Да вставай же, бревно ты этакое. Пойди, идол, к Лубковским на этаж поднимись!

— М-мм…

— Вставай, чучело бестолковое, и сходи к Дуне. Слышишь? У них там что-то бумкнуло, проверить надо…

— Чего проверить?

— Да я с кем говорю, с тобой, сатана, или с пеньком замшелым? Ты меня слушаешь или все еще не проснулся? Продери уже глаза-то, ирод! Говорю, у Дуни что-то грохнуло. Пойти проверить нужно. Може, стряслось у них что?

Взъерошенный со сна дворник тяжело сел и свесил ноги с лежанки.

— Ну не баба у меня, а банный лист! Так прилипнет — не отодрать. Что там стрястись могло? Кабы что стряслось, так небось Дуня твоя уже в окошке торчала бы да на весь двор голосила… Дай ты мне поспать, змея, что я — проклятый, ни сна, ни отдыха…

— Так что ж там бухнуло-то? Надо же узнать!

— Тебе нужно, ты и иди, раз любопытство забирает.

— Да я непричесанная, а у Дуни муж — такой интересный мужчина, мне неловко халдой к ним заявляться. А тебе что? Тулуп на плечи кинул, да и пошел! И вся недолга, разговоров больше…

— Ну да, ты, вертихвостка, перед чужим мужиком фасон наводишь, а я вместо всякого отдохновения по этажам бегай, за буханьем всяким наблюдай! Гляди, Капка, дождешься у меня!

После долгих препирательств Капитолина все же заставила мужа встать и пойти в квартиру Дуни. Дверь Лубковских была не заперта. На крики дворника никто не отозвался, а в передней, куда он осторожно заглянул, валялось окровавленное полотенце…

Дворник, кубарем слетев по лестнице, выскочил на улицу и стал свистеть, призывая постового городового.

Вскоре квартиру Дуни Лубковской уже осматривала полиция…

Глава 28

Колычев сидел у окна и наслаждался внезапно пришедшим теплом. Вместо почек на деревьях как-то вдруг, за один день развернулись крошечные клейкие нежно-зеленые листочки, и казалось, если долго на них смотреть, можно увидеть, как они растут. Доктора уже позволили Колычеву совершать недолгие прогулки. Он предвкушал, как ближе к полудню выйдет на улицу и подставит лицо ласковому весеннему солнышку.

Господи, как хорошо жить и как много на свете простых, ничем не заменимых радостей — солнце, весна, синее небо, первые листики… Торговки, наверное, на всех углах продают желтые весенние цветы, можно будет принести в дом пару букетиков…

В дверь всунулась голова Василия.

— Дмитрий Степанович, что к обеду заказать желаете? Суп мясной или рыбный варить? Что вам по аппетиту?

— Делайте, что вам проще, Вася! Мне все равно.

Слуги так преданно ухаживали за ним в дни его болезни, что сейчас, выздоравливая, Колычев чувствовал к ним огромную благодарность. Впрочем, весь мир казался ему теперь очень добрым…

— А к вам тут господин Антипов пришли. Прикажете принять?

Нет, никогда не удастся сделать из Васи образцового слугу… Ну кто так докладывает о гостях? Впрочем, у парня много других достоинств.

— Проси. Здравствуй, Павел!

Антипов тоже совершенно перестал раздражать Колычева. Дмитрий со стыдом вспоминал, как мечтал в больнице, чтобы Павел поскорее ушел из палаты и оставил его в покое.

Теперь незатейливая болтовня Антипова, часто навещавшего раненого следователя и пытавшегося всячески его развлечь, была Дмитрию совершенно необходима. Визиты Антипова не давали ощущать одиночество.

Но сегодня Павел появился непривычно рано, обычно он заходил к вечеру, когда успевал управиться со служебными делами.