Колычев с трудом подавил в себе желание немедленно бежать на задворки Народного сада в поисках убийцы.

Конечно, некто в платке не сидит в канаве и не ждет, когда за ним придут. Давно уж и след простыл… А Бетси бросить одну после такого происшествия было бы величайшим свинством.

— Ты испугалась? — заботливо спросил Дмитрий, обнимая девушку.

— Да, немного. И очень противно, такая гадость… А главное, я боюсь, что потянула ногу. У тебя дома найдутся бинты?

— Поищу. В крайнем случае разрежем для тебя простыню. Подойдет?

— Пожалуй. Мне срочно нужна давящая повязка. Эмилия завтра не сможет работать свой аттракцион. Что будет, если я тоже не выйду на манеж?

Когда Бетси, уже успокоившаяся, сидела, устроив повыше на подушках завязанную ногу, и пила липовый отвар, Колычев наконец приступил к расспросам:

— Ты рассмотрела лицо нападавшего?

— Нет. Во-первых, этот черный платок, намотанный до самых глаз… Потом все было так быстро и неожиданно! И страшно. И темно…

— А мог нападавший скрывать под платком бороду?

— Мог. Но мне, честно говоря, показалось, что это была женщина…

— Женщина? Ты уверена? Или все-таки переодетый мужчина?

— Не знаю. Я даже не могу объяснить, почему существо было похоже на женщину. Не только из-за платка и балахона, в который оно было одето. Но теперь, Митя, когда ты говоришь, что это мог быть мужчина, я уже ни в чем не уверена.

Утром, когда ночные страхи не так тревожили, Митя рассказал Бетси о предложении Йогансона.

— Местный фотограф мечтает сделать твой портрет на память. Он почему-то считает, что ты скоро уедешь…

— Я действительно уеду, так что о портрете на память стоит подумать.

— Уедешь? Как это — уедешь?

— Ну конечно, дурачок, цирк ведь не будет вечно гастролировать в вашем Демьянове. Мы отправимся дальше. Мы и так задержались в Демьянове дольше, чем рассчитывали, из-за всех этих событий. А делать сборы в одном и том же городе долго нельзя. Публике надоест представление, и она перестанет ходить в цирк. И потом скоро осень… К осени Арнольди обычно увозит труппу в южные города, где потеплее.

— Бетси, а ты не можешь остаться? Я не хочу тебя терять.

— Остаться? В качестве кого? Твоей содержанки? Или ты делаешь мне предложение?

— Пожалуй, стоит подумать о том, чтобы сделать тебе предложение. Я сейчас немного к этому не готов, но… Если наша любовь сразу загорелась ярким огоньком, то теперь он превращается уже в настоящее пламя.

Произнеся эту фразу, Дмитрий поморщился. Он не любил таких вычурных оборотов в разговоре, но вот как-то само сказалось. Потом он подумал, что Бетси неправильно истолкует его заминку, и быстро продолжил:

— Я близок к тому, чтобы сделать последний шаг к алтарю.

— Митя, ты, конечно, говоришь очень красиво. Яркий огонек, превращающийся в настоящее пламя… Ты почти поэт! Но беда в том, что ты не сможешь на мне жениться — это повредит твоей карьере, положению, всему. Начальство будет на тебя косо смотреть, жены твоих друзей и сослуживцев не захотят принимать меня в своих домах, мы будем жить изгоями и слышать злобное шушуканье за спиной.

— Ну, мнением начальства и чужих жен можно пренебречь. И далеко не все будут относиться к тебе с презрением, умные люди выше сословных предрассудков.

— Не скажи. А потом, что я буду делать в Демьянове без цирка? Выращивать капусту на огороде? Ходить на рынок? Варить щи вместе с твоим Васькой? Признаюсь, я испытываю некоторое отвращение к семейной жизни, с детства насмотревшись на своих родителей.