— Из той же, что и вы, сеньор, — сказал человек и протянул ему руку. — Меня зовут Омеро Рей.

Изумленный президент перебил, не выпуская его руки из своей:

— Черт возьми! Какое славное имя!

Омеро перевел дух.

— И это еще не все, — сказал он. — Омеро Рей-де-ла-Каса.

Порыв зимнего ветра ножом полоснул по ним, беззащитным посреди улицы. Президента пронзило до костей, и он понял, что не в силах будет прошагать без пальто еще два квартала до дешевой харчевни, где обычно обедал.

— Вы обедали? — спросил он у Омеро.

— Я никогда не обедаю, — ответил Омеро. — Я ем один раз, вечером, дома.

— Сделайте сегодня исключение, — сказал президент, вкладывая в эти слова все обаяние, на какое был способен. — Я приглашаю вас отобедать со мной.

И, взяв его под руку, повел к ресторану на другую сторону улицы, название которого золотыми буквами было выведено на парусиновом навесе: «Le Boeuf Couronné». Внутри было тесно и жарко и, похоже, не осталось ни одного свободного места. Омеро Рей, удивленный, что никто не узнает президента, направился в глубину зала за помощью.

— Действующий президент? — задал вопрос хозяин ресторана.

— Нет, — ответил Омеро. — Свергнутый.

Хозяин одобрительно улыбнулся.

— Для этих, — сказал он, — я всегда держу столик в запасе.

Он провел их в дальний угол зала, где они могли разговаривать сколько душе угодно. Президент поблагодарил его.

— Не всякий умеет, подобно вам, отдать дань достоинству в изгнании, — сказал он.

Фирменным блюдом ресторана были жаренные на углях бычьи ребра. Президент и его гость огляделись вокруг и увидели на столах огромные куски мяса, окаймленные нежным жирком. «Великолепное мясо, — пробормотал президент. — Но мне оно запрещено». И, пристально поглядев на Омеро, сказал уже другим тоном:

— По правде говоря, мне запрещено все.

— Кофе тоже запрещен, — сказал Омеро, — однако же вы его пьете.

— Вы заметили? — сказал президент. — Но это было исключение ради исключительного дня.

Исключение в этот день было сделано не только для кофе. Он заказал бычьи ребра, салат из свежих овощей, заправленный только оливковым маслом. Гость его попросил то же самое и еще полкувшина красного вина.

Пока ждали мясо. Омеро достал из кармана пиджака бумажник без денег, но с ворохом разных бумажек, и показал президенту выцветшую фотографию. Тот узнал себя: в рубашке с коротким рукавом, на несколько фунтов легче, а волосы и усы намного чернее, чем теперь, в окружении молодых людей, изо всех сил тянувшихся, чтобы выйти на фотографии. Он сразу узнал место, узнал эмблемы ненавистной предвыборной кампании и тот несчастливый день. «Что за черт, — пробормотал он. — Я всегда говорил, что человек на фотографии старится быстрее, чем в жизни». И возвратил фото таким жестом, словно ставил точку.

— Прекрасно помню, — сказал он. — Это было тысячу лет назад в маленьком селении Сан-Кристо-баль-де-лас-Касас.

— Мое родное селение, — сказал Омеро и показал себя на снимке. — Вот он я.

Президент узнал его.

— Совсем мальчишка!

— Почти, — сказал Омеро. — Я был с вами все время в поездке по югу, руководил университетскими бригадами.

Президент предупредил упрек.

— А я, конечно, вас не замечал, — сказал он.