Мирча Элиаде. Двенадцать тысяч голов скота
Человек поднял над столом пустую бутылку и, глядя на трактирщика, многозначительно потряс ею в воздухе, — мол, пора принести еще вина. Потом вынул из кармана пестрый платок и стал рассеянно вытирать лоб. Человек был не старый, ладно сложенный, хоть и полноватый, с круглым, налитым кровью невыразительным лицом. Трактирщик, приволакивая ногу, двинулся к нему. — Коли до сих пор их нет, видно, уж ничего не будет, — сказал трактирщик, ставя графин перед посетителем. — Уже почти двенадцать... Человек вертел в руках пестрый платок и озадаченно улыбался. — Видно, уж ничего не будет, — чеканя каждое слово, повторил трактирщик. Будто только тут расслышав его слова, человек торопливо отыскал часы и, откинув назад голову, долго издали разглядывал стрелки, сдвинув брови и не мигая. — Без пяти двенадцать, — вымолвил он наконец с расстановкой, будто не веря собственным глазам. И вдруг быстрым движением отстегнул часы от толстой золотой цепочки на поясе и с загадочной улыбкой протянул их трактирщику: — Ты только возьми их в руки. Ну что? Как думаешь, сколько они стоят? Трактирщик долго размышлял, взвешивая часы то в одной, то в другой руке. — Тяжелые, — наконец произнес он. — Видать, не золотые. Для золотых слишком тяжелые. — Царские часы! — сообщил посетитель. — Я купил их в Одессе. Они принадлежали царю. Трактирщик изумленно покачал головой и собрался вернуться к стойке, когда человек удержал его за руку и представился: — Я — Горе. Бери бокал и приходи со мной выпить, — продолжал он. — Янку Горе — человек надежный и с будущим, — друзья так говорят обо мне. В окне зазвенело единственное уцелевшее стекло: мимо проехал тяжело груженный грузовик. Горе сидел подперев подбородок и с улыбкой следил за трактирщиком. Трактирщик вытащил из-под стойки бокал, долго стряхивал его, потом старательно разглядывал — достаточно ли чистый. С бокалом в руке, все так же приволакивая ногу, направился к столу, молча сосредоточенно налил себе из графина, и тут Горе, понизив голос, спросил: — Ты такого Пэунеску знаешь? — Из Министерства финансов? — живо откликнулся трактирщик. Он поднес бокал к губам, но не выпил, будто в последнюю минуту вспомнил о чем-то. — Из Министерства финансов, — подтвердил Горе. Трактирщик опрокинул бокал и отер губы тыльной стороной ладони. — Он жил здесь рядом, в доме четырнадцать, но теперь переехал. После бомбежки, — прибавил он и насмешливо подмигнул. — Говорят, получил приказ из министерства. И он снова хитро подмигнул. Но Горе не заметил. Он протянул руку и, нащупав на столе свой пестрый платок, стал снова рассеянно и будто нехотя утирать лоб и щеки, а потом вдруг сказал: — Мне он ничего не говорил. Сказал только, что, если чего понадобится, не искать его в министерстве, а идти прямо на улицу Красавицы. Но в доме четырнадцать уже никто не живет. Ни души... — Он переехал после бомбежки, — повторил трактирщик, снова неспешно возвращаясь к стойке. — Сколько же тогда погибло людей! Вошли два шофера и молча уселись у неразбитого окна. Вид у них был мрачный. Горе, держа часы в вытянутой руке, разглядывал циферблат. — Десять минут первого, — тяжело вздохнув, сообщил он. — Теперь уж, видно, не будет. Сегодня пронесло. С Божьей помощью пронесло... Горе торопливо засунул в карман жилетки часы, хлопнул по столу и крикнул: — Счет, начальник, я тороплюсь! Потом не без усилия встал, взял шляпу и нетвердыми шагами подошел к стойке. |
