— А вам не кажется, что это был маньяк? Маньяк-убийца?

— Вы считаете так из-за туфель? Нет, не думаю, хотя, возможно, это и было сделано для того, чтобы навести нас на эту мысль. А почему Сара Гиттингс взяла стул из подвала и поставила его в кладовку, где хранятся дрова? Почему она согласилась взять собак и в то же время прихватила с собой веревку, чтобы было чем их привязать? Что в ее комнате могло заставить кого-то забраться в дом, чтобы это найти? Вот вопросы, которые интересуют нас, мисс Белл.

Эта веревка, — затем задумчиво проговорил он. — Вы оставили ее, когда отвязали собак и пошли домой за Джозефом?

— Да, там же у дерева.

— И когда вернулись, ее уже не было?

— Мы обыскали там все. У веревки нет ног, она Не могла сама уйти, однако ее не было.

Инспектор поднялся, собравшись уходить, и я пошла его проводить. Уже стоя в холле, он обернулся и взглянул на дверь в умывальную.

— Эта Флоренс, — произнес он, — она может попытаться связаться с вами. Она, несомненно, читает газеты, и, Бог свидетель, они сейчас, кажется, ни о чем больше не пишут, только об этом деле. Если она позвонит, не спугните ее. Постарайтесь что-нибудь выведать. Пригласите к себе и сразу же известите меня.

Быстрым шагом он пересек холл и, открыв дверь в умывальную, взглянул вверх, на потолок.

— Пожалуй, — проговорил он, — из такой шахты смог бы выбраться только необычайно сильный и отчаянный человек, да и забросить тело туда, где мы его обнаружили, тоже требовало немалых усилий.

Уже на выходе он, как бы вспомнив что-то, вдруг остановился и, обернувшись ко мне, произнес:

— Странная вещь. Эти ножевые раны… Они обе были совершенно одинаковой длины, ровно четыре дюйма с четвертью.

Уолли с Джимом опознали тело, и жюри присяжных при коронере вынесло единственно возможный в данном случае вердикт. После этого и до самых похорон у нас была небольшая передышка, хотя вряд ли ее можно назвать мирной. С раннего утра и до позднего вечера у входной двери толпились репортеры. Казалось, дверной колокольчик не умолкает ни на секунду, и газеты, одна за другой, публиковали сенсационные материалы, сопровождая их снимками нашего дома. Пытаясь заснять кого-нибудь из нас, фотографы прятались даже в кустах. Однажды им удалось сфотографировать Джуди.

Они захватили ее врасплох, когда она собиралась закурить. Чтобы испортить снимок, она скорчила гримасу. Тем не менее на следующий день фотография появилась в газетах, и Кэтрин была просто в ярости.

Она приехала на похороны Сары, и я видела, что она все еще никак не может поверить в случившееся.

— Но почему? — продолжала повторять она, когда мы вернулись домой с похорон. — Ведь у нее не было никаких врагов. По существу, у нее вообще никого не было, кроме нас.

— Может быть, кто-нибудь из нас как раз и замешан в этом деле? — спросила Джуди. — Может быть, ей стал известен какой-нибудь семейный секрет или она узнала что-нибудь ужасное о ком-то из нас?

— Джуди! — воскликнула с возмущением Кэтрин.

— Но, мама, я в этом просто уверена. Если у нее все эти двадцать лет были только мы…

К счастью для Джуди, в этот момент появился Джим Блейк, и я, послав наверх за Мэри Мартин, которая вот уже несколько дней была предоставлена самой себе, велела принести чай. Мне казалось, что это нам сейчас совсем не повредит.

Итак, в тот день, после похорон Сары, нас собралось за столом пятеро. Печальная, но сдержанная Кэтрин в черном элегантном платье и со сверкающим на белой тонкой руке кольцом с огромным квадратным изумрудом, недавно подаренным ей Говардом; девически стройная с модной мальчишеской стрижкой Джуди; не совсем уверенная в себе и оттого недовольная, хорошенькая рыжеволосая Мэри Мартин — было ясно, что ее несколько пугала Кэтрин; как всегда изысканно одетый Джим, на фигуре которого уже начинали сказываться многочисленные обеды и коктейли, и я.