Я распорядился, чтобы в случае моей смерти все до последнего цента отошло в фонд Компании. За это мистер Пауэлл чуть меня не расцеловал и рассыпался в уверениях, что семь из десяти – чудный процент. Вложив деньги в Компанию, я автоматически стал сонаследником (если выживу). Это было что-то вроде «русской» рулетки, с которой Компания, естественно, стригла купоны. Кроме того, это позволяло мне остаться при своих, если прогорят все остальные вложения. Мистер Пауэлл любил меня, как крупье любит чудаков, ставящих на зеро. Приведя в порядок мои дела, мы занялись Питом и сошлись на пятнадцати процентах обычного взноса. Для Пита составили отдельный контракт.

Оставалось получить разрешение суда и пройти медицинское обследование. За свое здоровье я не беспокоился – теперь Компания будет спасать меня даже на последней стадии чумы, а вот судейские могли тянуть и тянуть.

Но беспокоился я напрасно. У мистера Пауэлла наготове были все документы, общим числом девятнадцать штук. Я подписывал их, пока не свело пальцы, потом посыльный забрал бумаги и куда-то унес, а я отправился на обследование. Судью я так и не увидел.

Обследование было самым обычным, если не считать того, что под конец доктор посмотрел мне в глаза и спросил:

– Сынок, давно у тебя запой?

– Запой? Отчего вы так думаете, доктор? Я не пьянее вас. – И в доказательство я довольно четко отмолотил скороговорку.

– Брось придуриваться и отвечай прямо.

– Ну, пожалуй, недели две. Или чуть дольше.

– И, конечно, в силу особых причин? А раньше это часто с тобой бывало?

– Честно говоря, ни разу. Видите ли… – и я стал рассказывать, что сделали со мной Белла и Майлз, и почему я решился на анабиоз.

Он положил мне руку на плечо.

– Ради бога, не надо. Я не психиатр. И у меня тоже хватает проблем. Меня интересует одно: станет твое сердце, когда тебя охладят до четырех градусов, или нет. Вот и все. И мне наплевать, из-за чего ты ложишься в анабиоз. Одним дураком меньше, если хочешь знать мое мнение. Но остатки профессиональной чести мешают мне санкционировать анабиоз человека, одурманенного алкоголем. Повернись кругом.

– Что?

– Повернись кругом. Я кольну тебя в левую ягодицу.

Я повернулся – он кольнул. Пока я растирал место укола, он продолжил:

– Теперь выпей вот это. Через двадцать минут у тебя в первый раз за весь месяц будет ясная голова… Итак, если у тебя есть хоть капля разума, в чем я сильно сомневаюсь, ты сможешь подумать и решить, что лучше: бежать от неприятностей или встретить их, как подобает настоящему мужчине.

Я выпил лекарство.

– Вот и все. Можешь одеваться. Документы твои я подпишу, но помни – я могу наложить запрет даже в последнюю минуту. Ни капли алкоголя, легкий ужин и никакого завтрака. Завтра в полдень я вновь осмотрю тебя.

Он отвернулся, не попрощавшись. Я повернулся и вышел. Внутри все болело, как огромный нарыв. Мистер Пауэлл уже подготовил мои документы. Когда я взял его, он сказал:

– Можете оставить его у нас и взять завтра в полдень. Этот комплект отправится с вами в будущее.

– А другие?

– Один мы оставим себе, другой направим в суд, третий, после того, как вы заснете, в пещеры Карлсбадского архива. Кстати, доктор сказал вам о диете?

– Конечно, – сердито ответил я, перебирая документы.

Пауэлл потянулся за бумагами:

– Я положу их в сейф.

– Нет, я возьму их с собой, на случай, если захочу, что-нибудь изменить.

– Вам не кажется, дорогой мистер Дэвис, что вносить изменения уже поздно?

– Не давите мне на психику.