В ноябре 1943 года Мосли были освобождены решением Герберта Моррисона, за которым скрывались более значимые фигуры. Официальной причиной освобождения была болезнь вен Освальда Мосли. Их пришло встретить несколько близких людей и среди них бывший поклонником Дианы Ивлин Во, который был сражён трудно сказать каким именно чувством, увидев на груди выходящей из тюремных ворот леди Мосли бриллиантовую брошь в виде свастики. Несгибаемая была женщина.

После войны Мосли открыли издательство Euphorion (так звали персонажа гётевского Фауста, с первого слога имени которого начинается слово Europe), где могли бы публиковаться крайне правые авторы. Диана стала издавать журнал The European тоже правых взглядов.

В 1947 году чете Мосли выдали паспорта, которых они были лишены во время войны и в 1949 году они переехали во Францию. В этом добровольном изгнании они жили в особняке по соседству с изгнанниками недобровольными - отрёкшимся от престола герцогом Виндзорским и Уоллис Симпсон. Они сошлись очень близко, им было о чём поговорить, они служили государству, каждый по-своему, но от того не менее последовательно и, сложись обстоятельства чуть по-другому, то один был бы королём, а другой первым министром этого короля. У Дианы Мосли открылся литературный талант и она, разгоняясь, перевела "Фауста", потом издала две свои книжки - "Жизнь контрастов" и "Те, кого я любила", а также биографию "миссис Симпсон" . Её труды получили высокую оценку критиков именно с точки зрения литературных достоинств.

Познаваема ли История? Вряд ли. Историческое полотно шириною в ярд и длиною в жизнь человечества не имеет начала, и мы, пятясь, не можем уловить и его исчезающего на глазах конца, наблюдатель может вырвать ниточку, но что этот обрывок может сказать нам о всём полотне, ну вот взялись мы за краешек, двумя пальцами, и пощупали ткань, и в это тончайшее переплетение действительности, уместившееся между быстро потёршимися подушечками указательного и большого пальцев, чего только не уместилось - нефть, подводные лодки, Гитлер, ибн Сауд, тюрьма, риалы, кокосовое масло, затонувшие корабли, клады, льды, рестораны, Ханфштенгль, "Фауст" и "Майн Кампф", шейхи, фашисты немецкие и фашисты английские, Оман, Палестина, палата лордов и чёрт знает, что ещё. И всё это переплетено и взаимосвязано, потянешь ниточку и стрелка побежит как по шёлковому чулку, всё распустится, не понять, а ведь есть люди настолько любознательные, что не одну ниточку вытянут, а две, и тут же, не веря своей удаче, спешат диссертацию защитить. "Одна нить длиною в десять сантиметров имеет жёлтый цвет, а у другой, двадцатидвухсантиметровой, размочаленный конец, в игольное ушко не лезет." И каждый желающий может убедиться, что да, не лезет. "Научная ценность этих исторических изысканий столь велика, что её не в силах вместить ум человеческий!"

Да и действительно, ну как вместишь то, что лорда Мойна, который, не смыкая глаз, сражался с немецко-фашистскими захватчиками, убили не засланные Гитлером диверсанты, а заединщики из еврейской террористической организации и убили не когда-нибудь, а в 1944 году.

Да лорду-то что, его ниточка оборвалась:

А нам как быть? Хорошо Рузвельтам, Черчиллю, Геббельсу, Юнити Митфорд и Еве Браун, их мир тесен, а как быть остальным? "Лицом к лицу лица не увидать."

Но не будем отчаиваться, из любой истории принято извлекать мораль, извлечём-ка её и мы. Как нам стало известно, Мосли сидели в тюрьме Холлоуэй, в той же самой, куда двадцать лет спустя посадят фигурантку потрясшего мир своими последствиями политического скандала Кристину Килер. Мораль? Пожалуйста - тесен не только сам мир, но и его тюрьмы.

206

Русские люди это люди широкие, причём широкие во всём, вот и за нами не заржавело, если уж взялись мы с вами некоторое время назад отвлекаться, то отвлеклись беззаветно, забыв, о чём шли у нас дозволенные речи, а шли они про Саудовскую Аравию, и теперь стоит она в уголочке позабытая, стоит бедненькая, понурилась позаброшенная и даже тропка к ней начала зарастать полукустарником джантаком каковое узкое название если и имеет отношение к junk, то самое отдалённое, но зато разворачивается широким русским языком в два всем нам знакомых слова - верблюжья колючка.