Он уснул. И видел сны.

Она стояла у горизонта на бескрайней равнине, окрашенной в кровавый багрянец яростным закатом умирающего солнца. Он не мог разглядеть винтовую лестницу, взбиравшуюся внутри своей кирпичной скорлупы все выше, и выше, и выше, но разглядел окошки, спиралью поднимавшиеся параллельно ее пролетам, а за ними – бесплотные, бледные тени всех тех, кого он когда-либо знал. Вверх, вверх двигалась эта колонна призраков, и суховей принес звуки голосов, выкликавших имя стрелка.

«Роланд… приди… Роланд… приди… приди… приди…»

– Я иду, – прошептал он и проснулся. Он сидел, вытянувшись в струнку, весь в поту и дрожал, словно лихорадка еще владела его бренной плотью.

– Роланд?

Эдди.

– Да?

– Плохой сон?

– Плохой. Хороший. Темный.

– Башня?

– Да.

Они посмотрели на Сюзанну, но та спокойно спала. Жила-была женщина по имени Одетта Сюзанна Холмс; время шло, и появилась другая, Детта Сюзанна Уокер. Сейчас с ними была третья: Сюзанна Дийн.

Роланд любил ее, потому что знал: она будет биться до последнего. И страшился за нее, потому что знал: без оглядки, без сомненья принесет ее – да и Эдди тоже – в жертву.

Ради Башни.

Богом Проклятой Башни.

– Пора принять таблетку, – сказал Эдди.

– Не хочу я больше этих таблеток.

– Заткнись и ешь.

Роланд проглотил таблетку, запив холодной пресной водой из бурдюка, и рыгнул. Но он ничего не имел против. Отрыжка отдавала мясом.

Эдди спросил:

– Ты знаешь, куда мы идем?

– К Башне.

– Ну да, – сказал Эдди, – но это все равно, как если б я был какой-нибудь неуч из Техаса, который говорит, что едет в Больную Жопу, на Аляску, а у самого даже карты нету. Где она? В какой стороне?

– Принеси мой кошель.

Эдди сходил за кошелем. Сюзанна зашевелилась, и Эдди остановился. Угли догорающего костра превратили его лицо в сочетание красных граней и черных теней. Женщина опять успокоилась, и он вернулся к Роланду.

Роланд порылся в кошеле, который теперь стал тяжелым от патронов из того, другого, мира. Найти то, что было нужно стрелку, среди того, что осталось от его жизни, не составило большого труда.

Челюстная кость.

Челюсть человека в черном.

– Мы еще немного побудем здесь, – сказал он, – и я поправлюсь.

– А ты сумеешь это определить?

Роланд едва заметно улыбнулся. Дрожь утихала, прохладный ночной ветерок почти осушил пот. Но перед глазами по-прежнему стояли те образы, те рыцари и друзья, возлюбленные и враги, что, показавшись на краткий миг в окошках Башни, исчезали, круг за кругом поднимаясь все выше; стрелок видел длинную, черную тень, отброшенную Башней на равнину, на поле брани, где властвуют кровь и смерть, – тень, узниками которой они были.

– Я – нет, – сказал он и кивнул на Сюзанну. – Но она сумеет.

– А потом?

Роланд приподнял на ладони челюсть Уолтера.

– Вот это однажды уже говорило.

Он посмотрел на Эдди.

– И заговорит снова.

– Это опасно, – голос у Эдди был глухой, подавленный.

– Да.

– Не только для тебя.

– Да.

– Мужик, я люблю ее.

– Да.

– Если она из-за тебя пострадает…

– Я буду делать то, что потребуется, – сказал стрелок.

– А на нас наплевать? Так, что ли?

– Я люблю вас обоих.