— Интересно, почему европейца везут связанным? — пуская кольца дыма, протянул Жао. — Впрочем, мы скороэто узнаем. Собирайся, поедем за ними.

— Боишься, что они сумеют скрыться? — вскочил Цин.

— Куда им деваться! — усмехнулся Быстрорукий. — Вокруг мои люди, а за ущельем Желтых скал выставлен дозор: я не люблю, когда меня застают врасплох. Понимаешь, мне не терпится взглянуть на парней, решивших заграбастать наследство Аллена, не имея на такую милость судьбы никаких прав.

— Конвоир вооружен, — напомнил Цин.

— Ерунда! — отмахнулся Жао.

— Но они ведь нужны тебе живыми.

— Что ты предлагаешь? — обернулся к нему бывший полицейский.

— Дождаться ночи, — почтительно поклонился Ай Цин.

— Мое нетерпение сильнее осторожности. Я хочу идти за ними по пятам, как тигр за добычей. — Жао приоткрыл дверь и крикнул: — Чжоу, вели седлать лошадей!

Когда начало смеркаться, Фын решил устроить привал. Кони устали, взмокли и сейчас едва тащились, тяжело поводя боками. Остановив повозку, китаец выпряг их, стреножил и пустил пастись на чахлой траве, кустиками росшей у подножия скал. Потом он выволок Руднева и, привалив его к грязному колесу, отправился за топливом для костра.

Лежа на боку, Саша осмотрелся. Ночевать предстояло в длинном узком ущелье, зажатом между высокими желтоватыми скалами, зубчатые вершины которых четко вырисовывались на фоне неба. Мрачноватое место, неуютное какое-то, навевающее тоску и смутную тревогу. Около нагретых за день палящим солнцем камней стайками вилась мелкая мошкара, высоко над головой робко мерцала первая звезда, порывами налетал шальной ветер, скручивал в маленькие смерчи сор и пыль, гнал их в глубину ущелья и возвращался, чтобы вновь улететь прочь.

Пришел Фын, бросил возле небольшого валуна кучу нарубленных ножом корявых веток, сорвал пук сухой травы и высек огонь. Вскоре запылал маленький костер.

Китаец вытащил из повозки треножник, котелок и мешочки с припасами. Налил в котелок воды и, пристроив его на треножнике над костром, отмерил немного риса.

— Тебя кормить не буду, — помешивая щепкой закипавшую воду, ухмыльнулся Фын. — Нечего зря добро переводить.

— Корми не корми, все равно я ничего не скажу, — буркнул Руднев.

— Скажешь, куда денешься. — Бандит высыпал в котелок рис и отряхнул ладони. — Заставить упрямого говорить совсем нетрудно. Есть много способов. Огонь, например. Больно он жжет, ох, и больно! Потерпишь, пока сил хватит, а там все и выложишь — лишь бы перестали пытать. Не ты первый, не ты последний. Так что не сомневайся — скажешь.

— А если нечего?

— Что нечего? — недоуменно оглянулся Фын.

— Да сказать нечего.

— Как это нечего? — непритворно удивился бандит. — Ты же сам сболтнул, что без тебя золота не найти. Неужели надеялся, что я возьму тебя в долю? Это же надо быть таким идиотом! Зачем делиться, если я могу получить все? Целое всегда больше половины.

Выкурив трубку, Фын принялся есть. Саша глотал тягучую голодную слюну, с трудом ворочая языком. Мучительно хотелось пить, руки и ноги затекли и уже не чувствовали впившейся в них веревки. Плохи дела: вряд ли удастся освободиться от пут, а если вдруг и появится такой шанс, то нарушенное кровообращение долго не восстановится. Да нет, ничего у него не получится. Фын вооружен и является полновластным хозяином положения: в этом безлюдном месте может делать со связанным пленником все, что захочет.