– Зачем ты тогда звонишь?

Собеседник вздохнул.

– Ну, знаешь… Почему ты делаешь так, а не иначе? Разве ты всегда можешь ответить на этот вопрос? Что ты делаешь?

– Пытаюсь заснуть.

– Не очень-то получается, верно?

Наверное, я хватался за соломинку, но не мог не спросить:

– Ты не знаешь, что не в порядке с этим домом?

– С каким домом?

– С домом, в котором я живу.

– Ты живешь в доме?

Я покачал головой, обращаясь к самому себе, и сказал:

– Не бери в голову. Ты хотел что-то спросить?

– Ты должен поспать, да?

– Ну да.

Собеседник замолчал так надолго, что я подумал, будто он утратил интерес. Я сказал: «Спокойной ночи», – и почти повесил трубку, когда он сказал:

– Эй, подожди. Ты можешь… положить трубку рядом с собой?

– В смысле?

– Когда ляжешь спать. Я не буду болтать, ничего такого, обещаю.

– Ну, не знаю…

– Ну давай же, какая разница?

– А ты что будешь делать?

– Спать, понятное дело.

В какой-нибудь другой раз я, возможно, отреагировал бы на его предложение по-другому, но после дневной погони за человеческим единением и вечерним попаданием в тиски одиночества моя оборона ослабла.

– Ты храпишь? – спросил я.

– Нет, с чего бы.

– Хорошо. Тогда спокойной ночи.

– Спокойной ночи.

Я снял телефон со стола, поставил его рядом с матрасом, положил трубку рядом с подушкой, лег и некоторое время смотрел на трубку. Этот кусок пластмассы связывал меня с каким-то другим человеком, который был где-то в другом месте. Я даже думаю, что погладил тогда трубку пальцем.

На другом конце провода ничего не было слышно, и когда я уже почти провалился в сон, то пробормотал: «Ты здесь?», но не получил ответа. Затем я, должно быть, заснул.

* * *

В ту ночь я спал необычно хорошо. Первым, что увидел, когда проснулся, была телефонная трубка, которая лежала рядом со мной. То, что произошло прошлым вечером, представлялось оторванным от привычной реальности.

Привычная реальность? Что я о ней знал?

Я поднес трубку к уху и прислушался. Ничего не было слышно. Я тихонько прошептал: «Алё?», чтобы не разбудить собеседника, который, возможно, спал на другом конце провода. Ответа не было. Когда я положил трубку на рычаг и снова ее поднял, то услышал гудок соединения.

Я сидел раздетый за письменным столом и пытался привести себя в гармонию с окружающим миром. Получалось не очень. Я убедил сам себя, что это связано с чемпионатом Скандинавии, что упражнения перед чемпионатом привели к тому, что я утратил связь с привычной реальностью.

С другой стороны, в этом состоянии я, по большому счету, жил с двенадцати лет. Всего лишь единичные возвращения, короткие периоды тесной связи с бытием – как поросенок отрывается от своего корыта и воспринимает окружающую обстановку, а затем возвращается к своей бесформенной массе, своим помоям.

Я больше не был уверен, что мысль записать историю про ребенка была так уж хорошо продуманной. Некоторым образом она была лишь свидетельством моего недостаточного контакта с нормальностью. Но рассказ был начат, и я должен был довести его до конца. Если обо мне и можно сказать что-то хорошее, так именно это: я довожу дела до конца. Дохожу до предела.

Мое состояние сознания хорошо подходило для описания того галлюцинаторного транса, в который я погрузился после случая в шалаше, так что я придвинул к себе блокнот и продолжил писать.