|
Знатные семьи Фив и Пи-Рамзеса удерживают позиции и в храме, и во дворце. Почему я позволяю это? — Он грустно улыбнулся. — Потому что у меня нет выбора. Власть у них. Она глубоко пустила корни в землю Египта. Моя власть коренится в более зыбкой почве. Мне по наследству досталась лишь армия, состоящая в основном из иноземных наемников, которых нанял мой отец для подавления номархов на местах, те восстали, когда ослабела центральная власть. Каждый город, каждый ном стремился ограбить соседа, брат пошел на брата Чтобы восстановить мир в собственной стране, отец набрал отряды из сирийцев и либу. Только они да еще иноземные рабы, захваченные мною, и остались моим единственным оружием. А им нужно платить, потому что они хранят верность золоту, а не трону. Но где взять средства, чтобы им платить? — Он поерзал в кресле, тени по-новому легли на его лицо. — Конечно, налоги. Но какие налоги у фараона? Ему принадлежит одна десятая часть всего зерна и скота со всех земель и всего населения, которые не являются собственностью богов. А это не много, моя госпожа Ту. Он может собирать пошлины, он может обложить налогом монополии, находящиеся в руках знати, он может проводить реквизиции. У него есть рудники, где добывают золото, но добыча падает. Ты ведь не знала всего этого, правда? Каждый год добывается все меньше зерна, чтобы поддерживать казну, а расходы все увеличиваются. Да, у царя есть свои торговые корабли. Но торговля тоже приходит в упадок. Амон владеет собственной флотилией на Великой Зелени и на Красном море, он ведет торговлю с Финикией, Сирией и Пунтом и может предложить больше товаров для обмена, чем фараон. Амон богаче. Птах и Ра тоже имеют свои корабли, но храмовые записи этих богов принадлежат храму Амона в Фивах. Жрецы Амона следят за ведением дел во всех других храмах. Они также следят и за моим государственным управлением, потому что они также являются моими смотрителями и управителями. Это тоже наследие предков. Поэтому могущество Фив растет, а Пи-Рамзес приходит в упадок. И я позволяю это.
Воцарилось долгое молчание. Подбородок Рамзеса опустился на ладонь, но внимание фараона по-прежнему было приковано ко мне. Я не смела пошевелиться. Я ощущала его гнев и обмирала от ужаса при мысли о том, что своей неслыханной дерзостью навлекла на себя его гнев и вечную немилость. Я слышала и понимала все, что он говорил, но смысл его слов затушевывало мое внутреннее смятение. — И я позволяю это, — наконец повторил он. — Но почему? А потому что я не верю своим военачальникам, я не верю членам правительства, и я не верю своим сыновьям. Если я избавлюсь от бремени, которое вынужден нести на себе, Египет может еще на хентис рухнуть в пучину анархии и кровопролития. Кому можно доверять? Большинство моих высших государственных и придворных сановников, которые не принадлежат к кланам жрецов, — иноземцы. Из моих одиннадцати дворецких пятеро — сирийцы или либу. Его я не имею в виду, — кивнул он на Паибекамана, неподвижно стоящего в темноте, вдали от света лампы. — Он потомственный египтянин. Но пытаться изменить установленный порядок значило бы подвергнуть их всех испытанию, которого они могут не выдержать. Амон правит Египтом, а не я. Я попыталась откашляться. В горле были сухость и жжение, я чувствовала, что задыхаюсь. — А что твои сыновья, мой царь? — прошептала я. — Ведь царевич Рамзес со своими людьми… Он резко рассмеялся. — Сыновья, говоришь, — сказал он. — О да, мои маленькие птенцы Гора. Со своими военными забавами, ссорами и глупой ревностью. Ты знаешь, сколько у меня сыновей, Ту? Парахерунемеф, Монтухерхепеш, Меритем, Хемуасет, Амонхерхепеш, Рамзес-Мери-Амон; все они законнорожденные, все вспыльчивые и горячие, и каждый из них страстно желает стать моим преемником. И конечно же, старший царевич Рамзес. |
