Всю следующую неделю я провела как в тумане, ничего не делая и мучась от угрызений совести и от стыда, которые остались у меня после свидания с Гунро; иногда к этому примешивались раздумья о неотвратимости суда Маат. Гунро получит по заслугам, как и все остальные, кто пытался нарушить путь, предопределенный Маат. Великое космическое равновесие, которое объединяет истину, справедливость, небесное и земное правление, будет наконец-то восстановлено. Мой приговор отменен. Маат перемолола меня и выплюнула, потрепанную, но свободную. Теперь же она взялась за заговорщиков, а их-то, в отличие от Гунро, мне было вовсе не жалко. Наоборот, я желала, чтобы гнев Маат обрушился на них всей своей мощью. Кроме, может быть, Гуи. Вечно мои мысли возвращались к нему, и, когда это происходило, я старалась думать о чем-нибудь более существенном — пище, вине или руках, которые массировали мои ноги. Все в руках Маат, включая фараона и его сына; наше дело будет рассмотрено в суде, затем отдано в архив храма, а потом и забыто.

На восьмой день после моей встречи с Гунро, когда я сидела на постели раздетая и еще мокрая после ванны и ждала Изис, которая должна была принести мне завтрак, на пороге комнаты, заслонив собой свет, внезапно появилась высокая фигура и склонилась в приветствии. Амоннахт улыбался. Вскрикнув, я прикрылась накидкой и вскочила, пытаясь обернуть ее вокруг тела.

— Хорошие новости, Амоннахт, не так ли? — задыхаясь от волнения, спросила я. — Хорошие, да?

Амоннахт склонил голову, продолжая улыбаться в своей обычной любезной манере.

— Хорошие, — спокойно ответил он. — Царевич просил передать тебе, что в земле твоей хижины в Асвате было найдено мертвое тело. Труп несколько иссох. Его перевезли в Пи-Рамзес в ящике с песком, чтобы он не начал быстро разлагаться. После этого тело было осмотрено дворцовым врачом, дабы установить, соответствуют ли раны на теле тому, что рассказывала ты и Камен. Кроме врача, труп осмотрели три генерала и несколько офицеров различных дивизий.

Амоннахт сделал паузу, чтобы конец фразы прозвучал более эффектно, но я видела, как взволнован сам могущественный Хранитель дверей.

— И что? — не помня себя от волнения, спросила я. — Не дразни меня, Амоннахт!

— Офицеры заявили, что знали этого человека — это был ливийский наемник. Несколько лет назад его зачислили в дивизию Амона. Когда срок его контракта закончился, он не стал его продлевать. Командующий дивизией считает, что он отправился на запад, к своим соплеменникам, перед уходом сообщив, что может служить и наемным убийцей. Паису это явно пригодилось в будущем. — Амоннахт снова поклонился. — Похоже, ты получишь прощение, Ту, а Паис и все остальные будут отданы под суд за измену и заговор против бога.

— Значит, я могу оставить гарем? Могу увидеть сына?

Хранитель покачал головой:

— Нет. Тебе и Камену придется давать показания в суде. Царевич считает, что до этого вам нельзя говорить друг с другом. Кроме того, хочешь ты этого или нет, но ты по-прежнему остаешься царской наложницей и обязана оставаться в гареме до тех пор, пока фараон не умрет, а его сын не пересмотрит списки наложниц. Возможно, ты будешь рада услышать, что все обвиняемые доставлены во дворец, взяты под стражу и отправлены в темницу. — Он сделал паузу. — Генерал Паис посажен в ту самую камеру, которую занимала ты семнадцать лет назад.

Я зажмурилась.

— О, благодарю тебя, Вепвавет, величайший из величайших, — прошептала я, чувствуя, как сваливается с меня огромная тяжесть и напряжение.