Лучшим другом Майкла считался Сет, крепкий и сильный бенгалец с серьезным выражением лица, улыбавшийся раз шесть в году, да и то неуверенно. Сету нравилось учиться, он прилежно овладевал всеми доступными знаниями, без конца зачитывался классиками мистера Картера и любил астрономию. Все свободное время (когда он проводил его не с нами) Сет в поте лица трудился над созданием причудливого телескопа. По оценке Бена, с помощью изобретения Сета невозможно было бы разглядеть даже носки ботинок. Сет никогда не относился к поклонникам несколько ядовитого юмора Бена.

Итак, мне осталось только представить Бена. И хотя я приберег его характеристику напоследок, мне все же очень трудно говорить о нем. Каждый день это был новый Бен. Его настроение менялось через полчаса: то он надолго погружался в молчание и ходил со скорбным выражением на лице, то его охватывала жажда бурной деятельности. Под конец периода гиперактивности он доводил всю компанию до изнеможения. Сегодня он хотел стать писателем, завтра — изобретателем и математиком, а послезавтра — моряком и водолазом, в остальные дни он желал заниматься всем и сразу. Бен придумывал математические теории, которые даже сам был не в состоянии запомнить, и сочинял приключенческие рассказы настолько нелепые, что в итоге собственноручно их уничтожал, едва закончив, и устыдившись, что написал подобную ерунду. Он постоянно сыпал оригинальными остротами и сложными каламбурами, которые никогда не повторял дважды. Бен напоминал бездонный сундук, полный сюрпризов — а также загадок, света и тени. Бен был моим лучшим другом и, думаю, остается им и теперь, хотя мы не виделись десятки лет.

О себе же мне почти нечего сказать. Меня зовут просто Йен. Я лелеял только одну скромную мечту: выучиться медицине и стать практикующим врачом. Судьба проявила ко мне благосклонность и дала возможность осуществить ее. Ко мне очень подходят слова, которые однажды написал Бен в своем письме: «Я проходил мимо и видел, что происходит».

Помню, что в конце мая 1932 года семеро членов общества «Чоубар» готовились справить шестнадцатилетие. Шестнадцать лет — роковой рубеж, внушавший трепет, и вместе с тем все ждали его с большим нетерпением.

В шестнадцать лет приют Св. Патрика возвращал нас обществу (формулировка из его устава), чтобы мы обрели самостоятельность, превратившись во взрослых мужчин и женщин. Эта дата имела и другой смысл, который мы очень хорошо понимали: она означала роспуск общества «Чоубар». Летом наши пути расходились, и несмотря на клятвенные обещания и сладкую ложь, которой мы себя убаюкивали, каждый понимал, что связующая нас нить порвется так же быстро, как рассыплется замок из песка на берегу моря.

У меня сохранилась масса приятных воспоминаний о годах, проведенных в приюте Св. Патрика. Даже теперь я иногда ловлю себя на том, что улыбаюсь, когда в памяти всплывают остроты Бена или фантастические истории, заполнявшие наш досуг во Дворце полуночи. Но, наверное, из множества образов, отказавшихся тускнеть с течением времени, отчетливее всего я запомнил призрачную фигуру, которая часто являлась мне в общей спальне для мальчиков в приюте Св. Патрика. Спальня представляла собой длинную сумрачную комнату с высокими сводами и напоминала больничную палату. Я все же думаю, что дело в бессоннице. Я страдал ею почти всю жизнь (волшебным образом она отпустила меня два года назад, когда я путешествовал по Европе) и научился замечать, что происходит вокруг, пока другие мирно спят.

Именно там, в длинной неуютной комнате мне нередко чудилось, будто я различаю бледное свечение, возникавшее в темноте. Я удивлялся и приподнимался, чтобы проводить взглядом светлый блик, ускользавший в противоположный конец спальни. И тогда перед моим взором представал знакомый образ, который мне грезился много раз по ночам. Туманный силуэт женщины, окутанный покровами спектрального света, который медленно склонялся над изголовьем кровати, где глубоким сном почивал Бен.