Они сдавались целыми десятками, покидая поле боя. Но едва мы разобрались с рыцарем Суффольком, то же загнусил и его брат Джон де ла Поль – напыщенный индюк! Терпеть не могу таких. Припертому к стене, со сломанной шпагой, ему оставалось одно из двух – или умереть или признать себя пленником. Но и он, подражая своему братцу, не желал сдаваться кому попало.

В честной схватке его победил Гийом Рено. И вот, когда тот уже занес над ним свой меч, предлагая сдаться или умереть, англичанин вдруг посмотрел на него своими прозрачными голубыми глазами и как ни в чем не бывало спросил Гийома, дворянин ли он. И когда господин Рено сказал, что дворянин, тут же спросил, является ли тот рыцарем.

Гийом Рено не был рыцарем. Тогда посреди поля боя англичанин велел Гийому отдать ему меч и встать на колени. Невзирая на летящие снаряды и арбалетные стрелы, он посвятил своего врага в рыцари. Только после этого согласился признать себя пленным.

– Господи! На все твоя воля! – Брунисента размашисто перекрестилась. – Вот я бы на месте славного Рено ни за что на свете не поверила бы собаке англичанину. Виданное ли дело, ведь когда тот встал на колени, его было легче легкого убить! А отдать шпагу или меч! Да это Джон де ла Поль должен был отдать господину Рено свое оружие, а не наоборот!

– Ты права, – Анна нашла свою накидку и, пригибаясь в крохотной карете, завернулась в теплую шерстяную ткань. – Но бой был уже выигран. Что бы дал такой сумасбродный поступок? Только смерть. А Суффольк, как известно, богат, он в течение нескольких дней нашел денег на выкуп себя и брата.

Какое-то время подруги молчали.

– Если бы тебя убил не рыцарь, это было бы противно твоей рыцарской чести? – наконец нарушила молчание Брунисента. Их карета слегка качнулась, слышались крики людей и стук копыт. Должно быть, они продолжали движение.

– Главное, чтобы это сделал кто-нибудь другой, а не я сама, – Анна вздохнула. – Чтобы я могла как-то оправдаться перед творцом. А самоубийство… не знаю, смогла бы я…

– Помоги мне, Божья Мать, все белье перестирать… – только и могла произнести Брунисента.

Монастырь Святой Екатерины

Монастырь Святой Екатерины, в котором Жак оставил Анну, был одним из самых богатых и процветающих по тем временам. Его владения простирались на многие мили плодородных земель, где чего только не росло. Но богатые угодья было еще не все, чем славился монастырь. В роскошной, недавно отремонтированной церкви могли разом молиться четыреста монашек и послушниц, и никому не было тесно. В огромном доме, куда был заказан вход мирянам, располагались четыреста пятьдесят монашеских келий, зал капитула, помещение для репетиций хора, трапезная, библиотека, помещение для швей, красильня. Особняком стоял странноприимный дом, или по-простому гостиница. Его комнаты в любое время года были заняты дамами и их свитами, приехавшими в монастырь помолиться.

Особое внимание настоятельница уделяла своему сладкогласному хору. Так что почти в любое время в монастыре звучали возвышенные григорианские песнопения.

Внутренний обширный монастырский двор был засеян травой, которую время от времени косили усердные сестры. Здесь частенько послушницы и монахини устраивали игру в мяч, весело прыгая и бегая наперегонки, или, чинно выстроившись в круг, перебрасывали друг дружке тяжелый кожаный мешок. Смеялись, когда тщедушная сестра, кастелянша, поймав его, падала на землю, весело вереща что-то на певучем языке своей родной Италии, или сетовала на свою судьбу толстая сестра-повариха, у которой от усердия поймать мешок вдруг захолонуло сердце и потемнело в глазах.

Изящные ряды готических арок крытой галереи были выложены красным кирпичом, что в сочетании с густой зеленью травы, покрывающей двор, выглядело по-праздничному ярко и красиво.