Взвесив все «за» и «против», учёные решили так и поступить.

Эдит пришла в сознание.

Выслушав рассказ учёных о своей необыкновенной власти, она не сразу взяла себя в руки и, как они и предвидели, едва не поддалась первому импульсу, пришедшему ей в голову. Всё её существо поддалось страстной надежде исправить совершённые ошибки, которые привели её к жизни в одиночестве, к тому, что не было рядом мужчины, который хотел бы о ней заботиться и воспитывать нажитых вместе детей. Шквал эмоций, охвативших её при мысли о всех постигших на любовном фронте неудачах, вызвал сначала поток слёз, а потом не очень связный рассказ о своём самом сокровенном.

Немного успокоившись, она подвела итог, произнося слова, даже не подозревая этого, именно так, что обеспечила своё возвращение в двадцатый век:

– Иначе говоря, всё, что я действительно хочу, заключается в счастливом браке.

Учёным не составило труда понять, что, говоря о муже, она имела в виду Митчелла‑холостяка.

Они тут же дали распоряжение кристаллу выполнить высказанное желание в буквальном смысле. Уже потом, с облегчением вздохнув с ощущением безопасности, они задумались над тем, какой глубокий смысл таил в себе брак.

В их эре, когда человек жил вечно при помощи простого дублирования оригинала, они в принципе не могли разрешить поставленных случившимся вопросов.

Шалил подвёл осторожный итог:

– Вполне возможно, что взаимодействие между нерегулируемыми людскими существами двадцатого века и регулируемыми – девяносто третьего века может обернуться уменьшением той ограниченности, которая, проявляясь по‑разному, свойственна обеим расам.

Взгляд его чёрных глаз обвёл собравшихся коллег в ожидании протестов. К его удивлению, сделанное замечание никого не покоробило. Более того, кто‑то из учёных задумчиво произнёс:

– Если это произойдёт, то не исключено, что когда‑нибудь мы сможем постичь тайну кристалла.

Конечно, это было невозможно.

Кристалл был феноменом космоса. Энергия, пронизывавшая этот космос, её поступление и отток зависели от отдельных людей, различных событий и предметов. Но это была вторичная функция – как энергия мысли, рождающейся в центре человеческого мозга, которая заставляет сокращаться мышцу, сгибающую фалангу мизинца.

Но эта мышца должна сокращаться. Если этого не происходит, то это – беда. Если мышца постоянно бездействует, то мозг не сможет ей управлять на уровне сознания.

На уровне потока существования заданные модели внутри, вокруг и вне кристалла превышали в двадцать семь тысяч раз количество атомов во Вселенной – вполне достаточно для любых сочетаний всех возможных конфигураций жизни когда‑либо живших людей, а может, даже и тех, кому только ещё предстояло жить на Земле.

Но для кристалла это было не главное. Как модель времени и жизни он прервал свою деятельность на двадцать пять лет, проведённых в музее Харкдэйла. Это было мгновение. Это было ничто по сравнению с космосом, чьё существование было вечным. Как и космос, кристалл занимал какой‑то объём в пространстве и имел размеры. Хотя четверть века его энергия была не задействована, он не фиксировал происходящего, у него не было памяти, и он ничего не делал, но он, тем не менее, всё знал, всё замечал и всё мог.

Люди восьмого и девятого тысячелетий нашли этот и тысячи других подобных кристаллов, научились пользоваться их потоками энергии, но никогда им не удавалось постичь его космическую сущность. Они узнали основные «законы» – что и как, – по которым, действовали кристаллы, и лелеяли надежду, что им когда‑нибудь удастся объяснить неопознанное в поведении волн энергии внутри, вокруг и вне кристаллов.

Когда‑нибудь настанет день, в который все взаимодействия между формами жизни и проявлениями времени равномерно распределятся между кристаллами.