– Черт бы вас побрал с вашими экспериментами! – гаркнул Тернер, отряхивая с волос и с пиджака сыпанувшие сверху мелкие куски штукатурки. – Я хочу увидеться с Пилигримом, – закончив приводить себя в порядок и слегка успокоившись, проговорил он.

– Вы его не узнаете, – ответил Блюмберг. – Пластическую операцию ему делал лучший специалист бывшего СССР. Я сам узнал его с очень большим трудом.

– Значит, и я узнаю.

Блюмберг лишь пожал плечами:

– Летите в Полярные Зори. Он сейчас там.

– Это не очень большой город?

– Это поселок. И каждый новый человек там на виду.

– Значит, появляться мне там не следует?

– Ну почему? – возразил Блюмберг. – Если вы хотите засветить Пилигрима – пожалуйста, лучшего способа не придумаешь.

– Он может прилететь в Грозный?

– Послушайте, Тернер! Хватит болтать! Вы прекрасно знаете, что он не прилетит в Грозный. Потому что у него там много дел. И потому что здесь слишком много любопытных глаз. Я не вправе указывать вам, что делать. Но я вправе немедленно выйти из игры и забыть о ней. А вспомню только тогда, когда всех вас переловят и пересажают. Только этим все и кончится, если даже вы намерены делать глупости. О чем вы хотите с ним говорить? О погоде? Все уже сто раз оговорено и просчитано.

И чем быстрей мы начнем операцию, тем лучше. Потому что тем меньше риска.

Поговорите лучше с Султаном Рузаевым. Это столь же бесполезно, но менее опасно.

– После всего, что я узнал о нем, я даже видеть его не хочу. Когда реально начало операции?

– По нашему графику – через шесть суток. Точную дату определит сам Пилигрим. Не знаю, из чего он будет исходить. Но ему видней. Итак, ваши планы?

Тернер задумался. Логика подсказывала: нужно остаться, нужно все‑таки встретиться с Рузаевым, внимательно присмотреться к нему и к его окружению, прочувствовать атмосферу, в которой готовится это беспрецедентное дело. Так командующий армией приезжает на передовую перед наступлением. Формально – для проверки боеготовности, а на самом деле – чтобы понять и оценить внутреннее состояние солдат и офицеров, их душевный настрой.

Все так. Тернер умел мыслить логически, но сейчас логика вступала в противоречие с инстинктом самосохранения, глубоко сидевшим в его сознании и никогда его не подводившим. Этот инстинкт подсказывал: нужно убираться отсюда, и как можно быстрей. Здесь было опасно все. Неведомый мир. Джунгли. Блюмберг был здесь свой, а он, Тернер, – чужак, привыкший к благам цивилизации горожанин, неожиданно оказавшийся в дебрях какой‑нибудь Амазонки.

– Решайте быстрей, мистер Тернер, – поторопил Блюмберг. – Через три часа рейс на Москву. А до аэропорта еще ехать. Иначе вы останетесь здесь еще на ночь.

– Что это? – вдруг спросил Тернер, показывая на какое‑то насекомое, ползущее по столу.

– Обыкновенный таракан, – ответил Блюмберг и небрежным щелчком смахнул его на пол. Тернера передернуло от отвращения.

– Я улетаю, – решительно заявил он. – Вы остаетесь вместо меня. Под моим именем.

– О том, что я здесь под вашим именем, знают только Султан Рузаев и Азиз Садыков.

– И тем не менее, – буркнул Тернер. – Мое имя – это мое имя. Постарайтесь не запятнать его каким‑нибудь публичным скандалом, – не без язвительности добавил он.

– Следует ли из ваших слов, что наша сделка заключена? – спросил Блюмберг.

– Да, черт возьми. Мои слова именно это и значат. О деталях поговорим в свое время.