|
В аэропорт Кеннеди его провожал Блюмберг. Он заехал в отель за Голубковым на роскошном открытом белом «шевроле», сделал крюк по городу, чтобы показать гостю статую Свободы, был разговорчив и оживлен. Но уже на повороте к аэропорту вдруг стал рассеян и молчалив, зачем‑то вынул из бардачка девятимиллиметровую «беретту» М‑16, передернул затвор и сунул под водительское сиденье. Когда объявили посадку на московский рейс, Блюмберг крепко пожал Голубкову руку и неожиданно попросил:
– Запомните, полковник, то, что я сейчас скажу Лондон, Ливерпуль‑стрит, 10, компания «Фрахт Интернэшнл». Марио Камински или Георг Блейкман. Это мои компаньоны. Если со мной что‑нибудь случится, передадите им мой приказ: уничтожить дискеты, которые хранятся в банках. Все три. На этих дискетах все, что я знаю о зарубежной агентурной сети России. Чтобы поверили, что вы говорите от моего имени, скажете: «Привет от человека, который когда‑то любил портвейн „Кавказ“ и мечтал умереть в России». Вы запомнили? – Да. Но что может с вами случиться? – А что может случиться с человеком в жизни? Особенно с человеком нашей профессии. Все! Счастливого пути. Турист. – Счастливо оставаться. Доктор, – ответил полковник Голубков. Через три дня ему позвонил Джеффри Коллинз и сообщил, что машина, в которой Блюмберг возвращался из аэропорта Кеннеди, была обстреляна из автоматов «узи» преступниками, догнавшими ее на мотоцикле «ямаха». Одного из нападавших Блюмберг успел застрелить, другого смертельно ранил. Но и сам получил три пулевых ранения в грудь и умер в «скорой помощи» по дороге в госпиталь. Преступниками оказались телохранители Тернера – вьетнамец Нгуен Ли и бывший чемпион мира по мотогонкам Фред Пауэлл. Блюмберг был похоронен на русском кладбище в Нью‑Брайтоне. На могильном камне было выбито имя, данное ему при рождении: Арон Мосберг. Жизнь отняла у него это имя, а смерть вернула. Об этом нам рассказал полковник Голубков дней через десять после возвращения из Нью‑Йорка. Раньше не мог вырваться ко мне в Затопино – захлестнули дела. Какие дела, он не говорил, а мы не спрашивали. Но кое‑что он все‑таки рассказал. О Розе Штерн, похороненной с воинскими почестями в Иерусалиме. А для нас она так и осталась Люси Жермен. О какой‑то крупной сволочи, с помощью которой Пилигрим надеялся вырваться из России. Фамилию он, правда, не назвал. Так что потом я недели две вчитывался в газетные сообщения об отставках и смещениях на самом верху. Но этих отставок было так много – от директора ФСБ до каких‑то неизвестных мне правительственных чинов, – что вычленить из них нужную фигуру так и не удалось. И я плюнул на это занятие: одним говном больше, одним меньше – какое это имеет значение для жизни, которая текла себе своим чередом. Проходили над Затопином майские грозы, рябили заводи Чесни майские ветры, майское солнце высушивало и гнало в рост травы, горели поминальные и благодарственные свечи перед ликами святых в нашей церквушке Спас‑Заулок. Продолжалась жизнь. И продолжались невидимые миру войны.
* * *
"Боже отмщений. Господи Боже отмщений, яви Себя! Восстань, Судия земли, воздай возмездие гордым. Доколе, Господи, нечестивые, доколе нечестивые торжествовать будут?.." |
