Они с Минком таращились на меня. Кэнди тихо сказал:

— Я слыхал, что Брауна убили, Скотт. Плохо дело.

— Угу. И когда ты услышал об этом?

Он, улыбнувшись, пожал плечами:

— Ну, сегодня днем.

Когда он улыбался, то становился вообще неотразимым.

— А я уж подумал, что, возможно, это было ранним утром.

— Как же это могло быть? — вежливо осведомился Кэнди. — Ведь сообщили, что Браун был убит приблизительно в это время. Так знай: я все это время спал сном младенца.

Кэнди не так уж просто завести. Я напрасно тратил на него время. Но Рейген с Минком заводились с полуоборота. И расколются именно они, если вообще кто-то расколется.

Крепкий голос Рейгена больно ударил по моим барабанным перепонкам.

— Куда ты клонишь? Хочешь сказать, что знаешь, почему этого негодяя пришили?

Я радушно улыбнулся ему во весь рот:

— Смотри, Рейген, о покойниках плохо не говорят. То же самое может приключиться и с тобой.

Угрюмые синевато-серые глаза заглянули в мои, и от этого его лицо сделалось еще безобразнее. Он был мерзавец, более мерзкий, чем Минк и Кэнди, вместе взятые, хотя при знакомстве с этими двумя типами казалось, что дальше уже ехать некуда. Он медленно поднял руку и потрогал шрам на своей губе.

Рейген всегда трогал шрам, когда пахло жареным, а сейчас не просто пахло, а прямо смердело. Он медленно проговорил своим отвратительным голосом, от которого более нежные уши завяли бы:

— Ты ведь не говорил, что меня могут убить, Скотт? Ты ведь не это имел в виду?

— Конечно же тебя могут убить, Рейген. Но я не это имел в виду. У тебя и с ушами не все в порядке, не говоря уже о губах.

Его глаза сделались еще злее, но я не унимался:

— Тебе следует получше прислушиваться к словам, Рейген. Вот почему я тут. Чтобы ты все как следует расслышал.

Его палец скользнул по шраму, идущему от левой ноздри к уголку рта. Когда Рейген только начинал работать в этой профсоюзной шайке-лейке, его здорово отделали, и этот шрам достался ему в качестве сувенира. А около дюжины других небольших алых шрамиков, похожих на следы женских ноготков, испещряли его левую щеку. Тот же парень, который оставил метку на губе, в другой раз приложил его лицом к гравийной дорожке, а три дня спустя отчалил куда-то. Странно, но с тех пор того парня никто не видел. Те дни давно миновали, однако шрамы постоянно напоминали Рейгену о себе.

И теперь, ощупывая пальцами свой шрам, Рейген смотрел на меня, мысленно желая, чтобы я тоже сгинул отсюда навсегда, подобно тому парню. Наконец Рейген оставил губу в покое и сказал:

— Давай выкладывай, что там у тебя, Скотт. И вали отсюда, хоть на ушах. — На самом деле он употребил более крепкое выражение, чем «на ушах».

— Нечего меня торопить. Тебе придется-таки меня выслушать, иначе будет большой шум. Так что выбирай!

— Мне не о чем разговаривать с копами.

— А как насчет Брауна Торна?

Рейген выплюнул ругательство из четырех букв, а потом сказал:

— Я не убивал этого недоноска, если ты к этому клонишь. Это не в моих правилах. — Он помолчал, а потом добавил, как-то слишком уж вежливо: — А что касается ребят, то они и блохи не задавят.

— Это потому, что у них нет блох. — Я посмотрел на Минка. — По крайней мере, у Кэнди их нет.

Полные губы Минка выпятились еще сильнее, и он стал здорово смахивать на верблюда, готового плюнуть, а это был дурной знак.