Книга первая

1

Чтобы рассказать, как я стал помощником моего дяди Ника, надо возвратиться назад, к печальному дню похорон моей матери. Это было в конце октября 1913 года. День был сырой и тусклый, и все мы, собравшиеся на кладбище Норт-Топ, точно сошли со старых гравюр на дереве. Это было похоже на какое-то безумное Рождество — кругом толпились престарелые родственники, которых я только на Рождество и видел — какие-то бабушки, щелкавшие огромными вставными челюстями; говорили они с таким диким акцентом и с такой уймой диалектальных словечек, что их можно было принять за иностранок. Я ничего не чувствовал, кроме холода и смутной тоски. Перед смертью мать четыре месяца пролежала в больнице — рак съедал ее заживо, она превратилась в скелет и желала лишь одного — избавления от мук; я так истерзался ее страданиями, что у меня не осталось сил, чтобы оплакивать ее смерть. Но мне, конечно, было очень тяжко, а старые родственники сразу оживились, едва только гроб засыпали землей и они вытерли глаза. Дома тетя Мэри, единственная сестра матери, подала угощение — ветчину, язык и чай с ромом, а я ждал только одного, когда можно будет сбежать от этого шума и болтовни. И тут я увидел, что дядя Ник, сидевший молча, с недовольным видом, поднялся и кивнул мне, чтобы я его проводил. Я что-то сказал тете Мэри и вышел за ним.

— Неохота тебе, я вижу, сидеть с этой компанией, малыш? — спросил он, влезая в свое длиннющее и толстенное пальто.

— Неохота, дядя Ник. Я как раз думал, как бы удрать.

— Пойдем. Я хочу с тобой поговорить. — Он нахлобучил «трильби» — черную мятую фетровую шляпу, которая в те времена была в диковинку в провинции. — Зайдем в «Грейт Нортерн». Мне надо выпить. Да и тебе это не повредит.

Был еще день, но в те времена бары были открыты с утра до вечера. Неплохо было попасть в «Грейт Нортерн» и выпить с дядей Ником, да еще в такое время, когда мне полагалось бы корпеть над бумагами в конторе «Вест Браддерсфорд Спиннерс».

Я с удовольствием сел в его автомобиль, новенький и сверкающий, который, как он с гордостью сообщил, ему только что доставили из Франции. Это был уже его третий автомобиль, и дядя Ник сказал, что может управлять не хуже любого шофера, хоть он и новой марки. По дороге к «Грейт Нортерн» дяде Нику все время приходилось лавировать среди трамваев и больших повозок, так что мы почти не разговаривали. Но едва мы вошли в бар, обитый «под кожу», уютный и почти пустой, если не считать двух порядком нагрузившихся торговцев шерстью, которые спорили о мериносах и скрещивании, как он тотчас стал другим человеком, спокойным и уравновешенным.

Пожилой бармен сразу его узнал.

— Мистер Оллантон? А ведь вы как будто выступаете не здесь эту неделю? Определенно не здесь.

— В Манчестере, — сказал дядя Ник. — И тороплюсь туда возвратиться. Так что подай-ка нам бутылочку сухого «Пола Роджера» со льда, да поскорее. — Он повернулся ко мне. — Никогда не пью ничего, кроме шампанского. Я не хвастаю. Люблю шампанское, а оно любит меня.