Бонд взял руки Скарлетт в свои и заглянул ей в глаза:

— Скарлетт, я хочу, чтобы ты сама задала себе один вопрос. Ты действительно считаешь, что один телефонный звонок что-то изменит? Что стоит рисковать? Ведь риск в самом деле очень большой.

Скарлетт выдержала взгляд Бонда и даже не моргнула:

— Джеймс, она моя сестра.

Бонд отпустил ее руки:

— Ну хорошо, только, ради бога, постарайся вернуться сюда не позже девяти.

Стремительным и решительным шагом Скарлетт направилась к выходу из парка. Бонд проводил взглядом ее стройную фигурку, казавшуюся такой хрупкой в новой блузке.

Оставшуюся часть дня и вечер он провел все в том же парке, пытаясь поспать. Он поел хлеба с сыром и попил воды из фонтанчика.

Когда стемнело, он смог вздохнуть немного свободнее. Утром они будут в Ленинграде, а там всего один короткий переход на катере через залив — и свобода. Все его тело уже истосковалось по Западу: по коктейлям со льдом, горячему душу, чистому постельному белью, хорошему табаку — всему, что составляло самые обычные элементы комфортной жизни…

Скамейка, на которой он сидел, стояла у ствола какого-то дерева. Бонд прислонил голову к жесткой коре и почти мгновенно уснул.

Тем временем между выкрашенными желтой и белой краской колоннами, поддерживавшими внушительный портик Ленинградского вокзала, состоялась срочно организованная сделка, в ходе которой было достигнуто соглашение о дальнейшем сотрудничестве, определены его условия и даже выплачен частичный аванс.

Одну сторону представлял некий советский гражданин плотного телосложения, щеки и подбородок которого были не столько выбриты, сколько ободраны бритвой, явно успевшей многое повидать на своем веку. В качестве подтверждения своих намерений продолжать сотрудничество он утвердительно кивнул собеседнику и протянул руку. При этом рукава его короткого не по росту пиджака задрались, выставив напоказ засаленные манжеты.

В эту руку были всунуты пять двадцатидолларовых банкнот, и в поросячьих глазках, едва видных над красными шершавыми щеками, засверкали искры неутолимой, плохо скрываемой жадности.

Его собеседник плохо говорил по-русски, но изъяснялся короткими простыми фразами, достаточно легкими для понимания. В руках он держал две фотографии: на одной был изображен мужчина с суровым взглядом; непослушная прядь темных волос спускалась ему на лоб над правым глазом. На втором снимке была запечатлена красивая молодая женщина, возможно, русская, но гораздо более ухоженная и хорошо одетая, чем все особы женского пола, которых толстячок когда-либо видел в Москве.

Что касается человека, заплатившего деньги, трудно было понять, откуда он приехал. У незнакомца были узкие глаза — не то татарские, не то монгольские — и кожа желтоватого оттенка. Странный головной убор этого человека тоже не вносил ясности в вопрос о его происхождении: он наводил на мысли не то об Испании, не то о Франции.

Ясными и понятными в этой ситуации были только два пункта. Один — телефонный номер, записанный на клочке бумаги и всунутый в руку толстячка; второй — оплата за полученную информацию, которая должна была многократно превысить аванс.

ГЛАВА 19

Неприличное место

Скарлетт вернулась в парк незадолго до восьми. Она рассказала Бонду, что в посольстве к ней сначала отнеслись с подозрением, но в конце концов первый секретарь сжалился над нею и проверил правдивость ее слов, сделав несколько звонков в Париж, а затем разрешил ей воспользоваться телефоном. Она рассказала своему боссу в Париже все, что относилось непосредственно к делу; тот, в свою очередь, пообещал передать эти сведения властям.