Войдя в комнату, галантерейщица первым делом заглянула под кровать, затем поставила лампу на ночной столик и задернула шторы. В это время, сгибаясь под тяжестью матраса, вошла Луиза. Она отволокла его в угол и быстро разделась. Ложась под одеяло, галантерейщица слышала, как та страстно шепчет молитву. Она задула лампу, и воцарилась полная тишина.

Широко раскрыв ослепшие на минуту глаза, г-жа Пети-Аве сначала ничего не могла различить вокруг себя. Потом из темноты выступили углы и края мебели. Расплывчатый желтый круг света проступил на опущенной шторе — отсвет одного из редких уличных фонарей Сент-Круа.

Обыкновенно галантерейщица гордилась соседством этого фонаря. Но сейчас от его водянистого света она почувствовала себя крайне неуютно и отвернулась к стене.

Через десять минут послышался дрожащий, еле различимый голос:

— Луиза!

— Сударыня?

Голос отвечавшей звучал спокойно. Как все существа, ничего не ждущие от жизни и не могущие ничего ей дать, сирота не знала страха.

— Луиза!.. Слушай! Слушай!

— Я ничего не слышу, сударыня.

— А сейчас?.. Сейчас?..

— Сейчас… слышу шаги.

Галантерейщица прерывисто вздохнула:

— Шаги? Не правда ли, шаги?.. Кто-то идет по тротуару… Подходит к дому… Кто ходит в такой час?

Действительно, шаги гулко отдавались по мостовой. И снова Луиза Боске проявила холодный здравый смысл:

— Кто-нибудь запоздал вернуться из кафе. Что вас так взволновало?

Г-жа Пети-Аве не упускала случая использовать скрытый драматизм ситуации:

— Что?.. Ты больше ничего не слышишь, Луиза?

— Да, сударыня. Честно говоря, я слышу еще чьи-то шаги. Кто-то еще идет по Центральной улице.

— Кто-то еще, правда? Человек ступает на цыпочках, человек, следующий за первым и старающийся, чтобы тот его не услышал…

— Или, сударыня, уважающий отдых остальных.

Первые шаги удалялись — открытые, уверенные, честные. Другие стали слышнее — они переместились под окна и тоже удалились…

Звук шагов стал реже и сильнее — так, словно второй прохожий бросился бежать…

Затем неожиданный крик прорезал тишину. Хриплый, нечленораздельный, почти нечеловеческий — крик человека, которого душат. От него ночь содрогнулась, как раненое существо, и почти тотчас одна, другая, все соседские собаки протяжно завыли.

— Там… там… — задыхалась галантерейщица.

Луиза Боске откинула одеяло. Ее силуэт проступал во мраке светлым пятном, напоминающим привидение.

— Кого-то убивают, — сказала она. — Да, сударыня, это очевидно. Надо пойти посмотреть.

Она подошла к двери и отперла ее. Как ни странно, г-жа Пети-Аве не протестовала. Собственно говоря, поначалу ей казалось, она лишается чувств, но теперь надо всем возобладало жадное любопытство. Когда ей удалось, наконец, дрожащими руками зажечь лампу, в зеркале мелькнуло искаженное отражение ее побелевшего лица.

Обе женщины буквально скатились по лестнице. Чтобы открыть входную дверь, у них ушло не больше минуты. Набросив шали на плечи, они побежали к тому месту, где это должно было произойти.

Они быстро нашли то, что искали… Труп лежал лицом к земле на расстоянии шести домов, на границе света и тьмы.

II. Убитый

— Вот, — Виру подтолкнул на середину стола листок с записью расчетов. — Господин Гитер, вы должны 11 франков 50 сантимов господину Виерсу. Вы, Верспрее…

Но возмущенный гул перекрыл конец фразы.