– Ему это ничего не стоило. Граф – абсолютно безжалостный человек. Через некоторое время он привел в замок Этьена, своего незаконного сына, дабы показать жене, что если она не может дать ему сыновей, то другие могут. Какая жестокость!

– А Урсула была обижена?

– "Меня это не заботит, – сказала она мне. – Пускай приводит хоть двадцать незаконных сыновей, лишь бы не принудил меня рожать ему законного". Этьен и его мамаша надеются, что граф узаконит сына и сделает его своим наследником, но он нарочно держит их в неизвестности – это его забавляет.

– В этой истории все заслуживают жалости, – заметила я.

Иветт бросила на меня резкий взгляд и словно в отчаянии покачала головой.

– По крайней мере, у Урсулы была дочь, – продолжала я.

– Она не особенно любила Маргерит. Думаю, что девочка напоминала ей о родах и других ее страданиях.

– Это не вина Маргерит, – резко заявила я. – По-моему, для матери естественно любить своего ребенка.

– Маргерит вскоре показала, что не слишком нуждается в материнской заботе. Ну-Ну ею тоже не слишком интересовалась. Нянчить девочку пришлось в основном мне, и я очень к ней привязалась. Она была веселая, своенравная, импульсивная… словом, почти такая же, как теперь.

– Удивительно, что Урсула была к ней равнодушна.

– Она стала безразличной ко всему. Вскоре после рождения Маргерит Урсулу постиг новый удар – скончалась ее мать, которую она очень любила.

– Это произошло неожиданно?

Иветт помолчала, затем ответила:

– Ее мать покончила с собой.

Я была испугана.

– Да, – продолжала Иветт, – это потрясло всех нас. Мы не знали, что мадам де Бруссо была серьезно больна. Она уже некоторое время страдала от мучительных болей, но никому об этом не говорила. Однако, когда боли стали усиливаться, хранить секрет было уже невозможно. Узнав, что ничего нельзя сделать, она приняла смертельную дозу снотворного.

– Как Урсула… – пробормотала я.

– Нет, – твердо ответила Иветт. – Не как Урсула. Урсула никогда бы не покончила с собой, и я знаю, что она этого не делала. Урсула была очень религиозной и искренне верила в загробную жизнь. "Наши страдания на земле мимолетны, Иветт, – говорила она мне. – Мы должны стойко переносить их, и чем сильнее мы страдаем здесь, тем больше будем радоваться в ином мире. Моя мать мучилась от боли и не смогла вынести этого. Если бы она потерпела! Если бы я об этом знала и могла с ней поговорить!…"

– И все же нечто похожее произошло и с Урсулой.

– Я знаю, что у нее не было сильных болей.

– Вас же не было в замке, – напомнила я.

– Когда я уехала из замка, мы стали переписываться. Она хотела знать все о моей жизни и подробно описывала свою. Урсула ничего от меня не утаивала. Мы договорились об этом перед моим отъездом. Позже она сообщила, что наши письма более откровенны, чем личные беседы, так как на бумаге изложить все гораздо легче. Поэтому я знала о ней больше, находясь вдалеке, и не сомневаюсь, что она не убивала себя.

– Почему же она умерла?

– Кто-то убил ее, – ответила Иветт.

Я вернулась к себе в комнату, так как не хотела продолжать разговор о смерти Урсулы, не хотела слушать Иветт, твердо уверенную, что граф убил свою жену.

Я не сомневалась, что целью этой беседы было предупредить меня. В своих мыслях Иветт ставила меня в один ряд с другими женщинами, которые были очарованы графом, а спустя некоторое время брошены им. Лишь некоторые из этих связей имели для него чуть большее значение – например, та, которая подарила ему Этьена.