Изменить размер шрифта - +
Расшифровка стенограммы начнется завтра – то есть сегодня, в десять часов утра. Персоналу придется пожертвовать выходными, чтобы подготовить все к понедельнику. Может быть, там было какое‑то упоминание.

– Ты сможешь пройти туда, чтобы посмотреть записи, прослушать эти пленки? – спросил он.

– Посреди ночи? Начнут ведь задавать вопросы.

– Придумай что‑нибудь, дорогая. Какой‑нибудь предлог. Скажем, хочешь начать работу пораньше, чтобы поскорее закончить ее – тебе надо куда‑нибудь ехать.

– Постараюсь, – согласилась она в конце концов. – Постараюсь ради тебя, Адам, а не ради тех, в Лондоне.

– Я знаю «тех» в Лондоне, – сказал Адам Монро. – Они вывезут тебя и Сашу, если ты теперь поможешь им. Тебе придется рисковать в последний раз. Правда, в последний.

Казалось, она не слышала его, стараясь преодолеть глубоко укоренившийся страх перед КГБ, разоблачением как шпионки, перед всеми ужасными последствиями, которые ее ожидают, если она не сумеет вовремя убежать и ее поймают. Когда она заговорила, голос у нее звучал совершенно спокойно.

– Ты знаешь «Детский Мир»? Там есть отдел мягких игрушек. Завтра возле него в десять часов утра.

Он стоял на черном асфальте и смотрел, как вдали исчезают красные габаритные огни ее машины. Дело было сделано: они попросили – нет, потребовали, – чтобы он сделал это, и он сделал. У него был дипломатический иммунитет, который спасет от любой Лубянки. Самое худшее, что могло случиться: его посла вызвали бы в понедельник утром в министерство иностранных дел, чтобы выразить ледяным тоном протест и потребовать его высылки из страны, – может быть, это сделал бы сам Дмитрий Рыков. Но Валентина шла прямо сейчас в секретные архивы, и у нее даже не было такого непрочного прикрытия, как привычное и объяснимое поведение. Он посмотрел на часы: оставалось семь часов – целых семь часов напряженных до предела нервов и сжатых в комок мускулов живота. Он повернулся и пошел к своему автомобилю.

 

Людвиг Ян стоял перед открытыми воротами тюрьмы Тегель и смотрел, как вдаль уезжают габаритные огни бронированного фургона, в котором увозили Мишкина и Лазарева.

Но в отличие от Монро ему нечего было ждать – для него ожидание закончилось.

Он осторожно поднялся в свой кабинет на втором этаже и закрыл за собою дверь. Несколько секунд постоял возле открытого окна, затем вытащил из‑за пазухи и запустил далеко в ночь один из пистолетов с цианидом. Он – толстый, у него излишек веса, спортом он не занимается: сердечный приступ все воспримут совершенно нормально, при условии, что не найдут никаких вещественных доказательств противного.

Высунувшись далеко из окна, он подумал о своих племянницах – там, далеко за «стеной», на востоке, – о их смеющихся лицах, когда дядя Людо привез им четыре месяца назад подарки на Рождество. Он закрыл глаза, подставил другую трубку себе под ноздри и нажал на спусковую кнопку.

Его грудь пронизала такая боль, словно по ней ударили гигантским молотом. Ослабевшие пальцы выронили трубку, которая шмякнулась вниз на улицу. Ян оступился, ударился о подоконник и опрокинулся назад, упав на пол уже мертвым. Когда его найдут, запланировал он заранее, то подумают, что он открыл окно, когда почувствовал первые приступы боли, чтобы глотнуть немного свежего воздуха. Кукушкину не удастся пережить свой триумф. Бой часов, отбивающих полночь, был заглушён ревом грузовика, который раздробил колесами валявшуюся на проезжей части трубку на мельчайшие фрагменты.

Захват «Фреи» привел к первой человеческой жертве.

 

Глава 15

 

С полуночи до 08.00

Возобновленное заседание западногерманского кабинета состоялось в резиденции канцлера в 1 час ночи, причем настроение министров, после того, как Дитрих Буш рассказал им о мольбе из Вашингтона, варьировалось от отчаяния до язвительности.

Быстрый переход